— Ваш паспорт, пожалуйста! — Мадемуазель Айша посмотрела на него с удивлением: — ГДР? Мы с удовольствием приняли бы молодежь ГДР на фестивале. Но, к сожалению…
— Примите вместо этого нас!
Я сам рассердился на себя за эту неуклюже-дерзкую попытку познакомиться. Не нашел сказать ничего лучшего!
Но девушка, по-видимому, не обиделась. Подавив улыбку, она щелкала на счетной машине. Я осмелел:
— Разрешите пригласить вас на чашку кофе?
— Пять, десять, четырнадцать, двадцать динаров[36]
! Мадемуазель Айша, сейчас вы кончаете работу…Скептический взгляд в мою сторону заставил меня поспешно гарантировать ей безопасность:
— Нас трое, и мы были бы очень рады…
— Распишитесь в получении!
— Я хочу писать о девушках Алжира. — Эта политическая приманка — мой последний козырь. И мадемуазель клюнула на нее!
— О девушках, закутанных в покрывала? — спросила она настороженно.
— О борьбе с покрывалами.
Я сразу почувствовал, что победил. Девушка, правда еще колеблясь, посмотрела на часы.
— Через полчаса у меня важный разговор…
— А если бы только минут на пять…
— Хорошо, подождите на улице, — сдалась мадемуазель. — Я должна еще закончить подсчеты.
Свидание в Алжире! Я живо представил себе, какое выражение будет на лицах у моих друзей, когда я появлюсь с Айшой у машины.
Ждать мне пришлось долгих восемь минут. Волнуясь, я ходил взад и вперед, не спуская глаз со входа, в банк. Как бы мадемуазель не ускользнула!
Но вот она вышла: пальто цвета меда с черной меховой отделкой, пунцовый платок на голове; глаза слегка отливают теперь лиловым.
Я повел ее к машине. После секундного замешательства Альфред выскочил и галантно раскрыл дверцу, поправляя при этом галстук. Дитер смущенно разглаживал свой светлый ежик.
После того как девушка отдала должное внутреннему оборудованию нашей машины, я спросил:
— Куда же нам поехать, мадемуазель Айша? Мы ведь не знаем Алжир.
— Давайте посидим в уютном кафе здесь, на углу!
Кафе напоминало парижские кафе на Больших бульварах с той разницей, что на террасе не было столов и стульев. Даже в Алжире не посидишь на улице в декабрьский вечер. Мы нашли свободный столик у окна с видом на улицу.
Еще до того как мы сделали заказ официанту и приступили к беседе, мадемуазель задала тон:
— Я приняла ваше приглашение только для того, чтобы рассказать вам о борьбе алжирских женщин за равноправие. Вы, журналисты, можете нам помочь.
Я попытался сохранить атмосферу галантной болтовни, начатой еще в банке, и показал на улицу, где в этот момент проходили две девушки в покрывалах.
— Было бы до слез обидно, если бы вы скрывали свою красоту под такими же тряпками.
Но Айша не поддержала фривольный тон и серьезно, с горечью произнесла:
— Моя семья считает, что я и сейчас должна была бы носить хаик и покрывало. — Она гордо выпрямилась. — Но я ушла из родительского дома… Как это трудно, может понять только тот, кто знает, насколько крепки в арабских странах семейные узы… У моего отца аптека в Кабилии, братья были офицерами в Армии освобождения. И я сама до 1962 года работала в горах медицинской сестрой. Там никто не требовал, чтобы мы скрывали свои лица, там мы были равноправными товарищами. Тысячи девушек погибли во время войны, их пытали, бросали в тюрьмы. После войны их провозгласили героинями, но во многих семьях, особенно в деревнях, потребовали: «Назад, за решетку, назад, под покрывало!»
— Неужели война со всеми ее последствиями — массовыми переселениями, преследованиями, разлуками — не разрушила традиционные семейные устои?
— Мужчины быстро восстановили рухнувшую стену — так им удобнее и так требуют улемы, толкующие Коран во враждебном женщинам духе. Как я спорила со своими братьями! Пока они были в горах, их жены жили вполне самостоятельно. И вдруг им запретили выходить непокрытыми даже на базар! Дайте мне закурить.
В начале разговора Айша отказалась от сигареты. Теперь она жадно затянулась, и по выражению ее лица было видно, что она вновь переживает тяжелые семейные раздоры.
— Вы сказали, что покинули семью?
— Из-за моих взглядов со мной обращались как
— …Сняли комнату и стали искать работу?
— Не так просто. Если одинокая девушка захочет здесь снять комнату, ей ответят: «Девкам не сдаем!» Случайно я встретила доктора Мустафу — бывшего товарища моего старшего брата. Он счастливо женат на учительнице и мыслит вполне прогрессивно. Он принял меня в свою семью, нашел место в банке. Но большинству моих сестер, которые хотели бы сделать то же, что и я, — найти работу и стать экономически независимыми, — так не повезло. Поэтому наша организация старается снимать помещения, где девушки могли бы найти пристанище.
— Большая часть интеллигенции, студенты, наверно, думают так же, как доктор Мустафа?