– Это что? Про что они говорили, Сеня? Кто-то гонится за моей Катюшей? Как тогда за тобой?
– Примерно так, Зина. Но сейчас у нас гораздо больше возможностей. Я сам могу искать… Мы найдем…
– Кого?
– Какую-то маниакальную сволочь. Это все, что мне понятно пока.
Они спустились к машине. Двор был совершенно темным, но на краю ночи уже робко светилось хмурое утро. К ним подошла стройная женская фигура и коснулась руки Арсения на подлокотнике кресла:
– Я вас ждала, – произнесла Марина Журавлева. – Даже не знаю, как поздороваться. Недоброе и не совсем утро. Кольцова и Масленникова я видела. Они ждут тебя, Сеня, на стоянке.
– Здравствуй, Марина, – ответил только Арсений. – У тебя что-то важное? Почему ты не позвонила?
– По телефону не хотелось. У меня есть кое-что. Может, и не важное, просто ерунда, но, как говорит Сережа, не исключено, что ниточка.
– Но не здесь же нам об этом говорить… – Арсений вопросительно посмотрел на Марину.
– Конечно. Тем более все мои поиски в домашнем ноуте.
Арсений повернулся к жене:
– Зина, давай я вызову тебе такси. Мне нужно поработать с журналистом и с Сережей.
– Поработай, – прошипела Зинаида, глядя не на мужа, а в темно-серые, отвратительно красивые глаза женщины-волчицы.
И почему она, Зина, так уверена в том, что все их беды только из-за нее? Она и есть налетчица на жизнь и покой Зинаиды. А вдруг… А почему нет… Такая охотница запросто могла все замутить, чтобы опять приблизиться к Арсению. Ради Кати Арсений встал бы из гроба, не только из инвалидного кресла. И они вдвоем ночью поехали к ней домой. Ноут у нее там золотой и бесценный, сунуть его в багажник никак не возможно. И она, эта Журавлева, знает всех мужиков, которые ищут извергов, напавших на Катю. И все эти мужики ей смотрят в рот. Ее никто не заподозрит. В такси Зинаида судорожно соображала, как написать анонимный донос, чтобы ее точно не вычислили.
Арсений попрощался с товарищами, которые просто кротко отвели в сторону взгляды, и с помощью Сергея оказался в машине Марины. Они какое-то время ехали молча, затем она произнесла:
– Я договорилась с дежурным врачом реанимации. Он мне позвонил десять минут назад. Вы как раз спускались. Катя пришла в себя. И вот смотри…
Она открыла снимок на своем смартфоне. Арсений увидел светящееся, нежное личико дочери над белыми бинтами. Бархатные, вечно детские глаза в трауре ресниц… Он почувствовал, как взорвалось его сердце, разлетелось, сверкнуло отблесками яркого огня. То была нестерпимая жалость, невыносимая любовь. То была отвага воина, который жаждет пролить всю свою кровь за робкий лучик этой бесценной жизни. Арсений был всегда так занят, захвачен своим делом, что почти не помнит Катю совсем маленькой. Она стала его младенцем именно сейчас, под грозовым небом бед и опасностей. Он не просто видел, он всеми нервами ощущал голубые нити ее нежных вен. По ним текла его кровь. И это единственная очевидность в перевернутом мире.
Да, любовь к женщине, которая сидит рядом, за которой он пополз бы и без ног на край света, – это другое. Мутит разум страсть. Идут войной враги и опасности. Марина со своей независимостью и сама – опасность.
Вечер Вити Тарана
Витя проснулся и уставился в потолок смятенными, перепуганными глазами. Приснится же такая натуральная и подробная хрень! Он не мог отдышаться. На него как будто положили мешок с цементом. Вите снился побег из тюрьмы. Он долго рыл руками землю под колючкой, полз в кромешной темноте. В ней не было воздуха. Потом увидел просвет и вышел в город. Но он не знал, в какой. Он не узнавал его. По городу ездили машины, ходили мрачные и зловещие люди, где-то маячили менты. А Витя был без гроша в кармане, без телефона, он боялся приблизиться к магазину, задать прохожему вопрос, который его сразу спалит. Он брел и падал от усталости. Потом пошел за каким-то потрепанным типом. Собрал все свои силы. Сдернул с его плеча сумку и бросился бежать. Остановился между каких-то каменных колонн, задыхаясь, в поту. Открыл сумку. Долго рылся в каких-то бумажках и тряпье, а потом нашел мобильник и потертую, помятую карту VISA.
В бурном волнении горячечного сна Витя что-то набирал. Нажимал разные контакты и кричал: мне нужно такси. Куда? Домой! В ответ глухая тишина. Потом добрел до магазина, жадно глядя на полку с хлебом, показал пальцем на черные буханки и поднял одну ладонь с оттопыренными пальцами: в смысле, беру пять. Прижал карту к терминалу и даже сообразил, что если до тысячи, то не надо набирать пин-код. А тетки за кассой смотрели на него подозрительно и недобро. Карта сначала тупила, а потом вдруг завыла сиреной. Витя в панике оглянулся: за стеклянной дверью топот и тени. Он оттолкнул теток и бросился к черному ходу… Стукнулся лбом о стену и проснулся.
– Черт, я дома. Мой потолок с лепниной, Павлов выбрал квартиру с такими заморочками. Что же такое на меня навалилось…