Перевозбуждение примитивной личности

— Осталась от родителей развалюшка, но с хорошим садом. Я ее в свободное время перестраиваю своими руками, хотя времени практически нет. Но там можно разжечь костер, испечь картошку… Как тебе такое романтическое предложение?

Ты ничего такого не думай, в доме две комнаты… — он вдруг смутился. — А не захочешь остаться, отвезу тебя в город. Но тогда пить не будем.

— Да нет, мне необходимо выпить. Я тут три дня, а столько на меня всего обрушилось… Поехали на дачу!

Он просиял:

— Шадрина, ты клевая чувиха!

— Еще так говорят — клевая чувиха?

— Ну, нынешние школьники, вероятно, говорят как-то иначе. Но ты меня поняла?

— А как говорит твой сын?

— Мой сын учится в нашей школе, а им там прививают теперь хорошие манеры, учат говорить на правильном литературном языке, и он от этого в восторге, иной раз одергивает меня, когда слышит жаргонные словечки, так что современного жаргона от него не наберешься.

— Он у тебя красивый?

— Да.

— Покажешь фотографию?

— У меня с собой нет. Потом как-нибудь… А у тебя есть дети?

— Нет. Костя, поедем уже.

— Да-да, сейчас… Просто не могу оторваться от твоего лица. Оно такое…

— Какое? — улыбнулась я.

— Мое…

Он произнес это так проникновенно, что я вздрогнула. Он опасный, этот мой одноклассник.

Ох, до чего опасный. И словно в подтверждение этой мысли он провел пальцем по моей переносице, где до сих пор сохранился маленький шрам, оставленный рулем его велосипеда. Мы учились во втором классе, когда он ни с того ни с сего взял и наехал на меня. Было много крови, слез, шуму, мама ходила в школу, возмущалась Нос распух, я рыдала, боясь, что навеки останусь с таким уродливым носом…

— Помнишь? — спросил он.

— Еще бы! Знаешь, как больно было' Он взял мою голову руками и осторожно подул на переносицу.

— Костя!

— Нет-нет, ничего… — слегка смутился он. — Ну, едем, Шадрина! Ты что пьешь?

— Ну, к печеной картошке лучше водки ничего не придумано. А еще я знаешь чего хочу?

— Ну?

— Квасу!

— Квасной патриотизм взыграл?

— Нет, я просто вспомнила…

— Как я принес тебе бидон квасу, когда ты болела?

— Да! Было так жарко, хотелось пить…

— Я тогда весь район обегал, насилу нашел и простоял почти час в очереди… Это было классе в девятом, да?

— Кажется…

— Тронут, что ты это помнишь. Значит, не зря старался.

Я понимала — нельзя, нельзя в это углубляться, опасно. Он слишком хорош, просто невероятно хорош, и от него исходит такое мужское обаяние, что очень легко совсем потерять голову, да я, кажется, уже ее потеряла, раз еду к нему на дачу… Надо попытаться по крайней мере сбить его с лирического настроя.

— Костя, а ты с кем-то из наших поддерживаешь отношения?

— Постоянно только с Надькой Коваль. Она гримером у нас в театре. У нее трое детей. Три пацана, погодки.

— Надо же! А муж кто?

— О, муж у нее знаменитый парикмахер, хороший мужик, только иногда уходит в запой. Но нечасто. А еще с Венькой Гордоном общаюсь. Он, правда, живет в Иерусалиме, но бывает в Москве, и я у него бывал. Ну и, разумеется, Тоська Бах! Она ходит на все мои премьеры, и у меня такое ощущение, что всякий раз с новым спутником. Но она милая, хоть и болтушка. Вот, пожалуй, и все… Да, помнишь Витька Дубова? Он года два назад умер…

— Что-то я такого не помню.

— Как ты можешь его не помнить? Высоченный такой, худющий. Мы еще звали его «Вишневый зад».

— Погоди, погоди, «Вишневый зад», что-то припоминаю… У него штаны были вишневые, да?

— Ага, вельветовые, вспомнила? Так вот, умер от инфаркта. В одночасье. А добился многого, банкиром стал. А хочешь знать, как сегодня все вышло?

Тося позвонила сообщить точное время встречи в школе, а я сказал, что не уверен, смогу ли прийти.

Она развопилась, а потом как бы между прочим сказала, что Шадрина уже в Москве. Ну, тут уж я встал на уши, стребовал с нее твой телефон, можно сказать, прибег к шантажу, и буквально через две минуты мне сообщили, что спектакль сегодня отменяется. Я решил, что это знак свыше…

— А тебе не было страшно?

— Страшно?

— Ну ведь столько лет прошло…

— Для меня это не имеет значения, ты — это ты.

— Но ведь я могла бог знает во что превратиться…

— У меня слабое воображение, — засмеялся он.

— Но как же это возможно для такого знаменитого актера?

— Ну, знаменитый не обязательно гениальный.

Я просто хороший актер, но не гениальный, я это знаю.

— Ты странный парень.

— А не странен кто ж? — засмеялся он.

— Твоя дача далеко?

— Нет, еще минут двадцать езды. А знаешь, я как-то давал интервью по телевизору и признался тебе в любви…

— Я вчера видела повтор. Случайно наткнулась…

— Правда?

— Конечно. Меня это растрогало.

— А знаешь, почему я так сказал?

— Я думала об этом.

— И что придумала?

— Что ты этой детской любовью прикрываешься как щитом от массы напирающих на тебя баб.

— Шадрина, ты почему такая умная? — захохотал он. — Только в тот момент я защищался не от массы, а от одной, но весьма настырной… И тем не менее я сказал правду. Запомни это, Шадрина.