Интересно, в кого я все-таки влюблена? Ну конечно в Костю… Или все-таки в Рыжего? Но, судя по тому, что второй кусок был уничтожен в считанные минуты и я уже готова была заказать третий, не исключено, что я влюблена в них обоих. Заказывать третий я просто постеснялась. Посидела еще над чашкой кофе, расплатилась и совершенно неудовлетворенной вышла на улицу. Мое счастье, что я не полнею и вполне могу позволить себе съесть еще что-то сладкое, организм требует…
По пути попалась булочная. Я зашла и замерла. На витрине лежали самые любимые пирожные моего детства — обсыпные эклеры. Помню, мама, признававшая только эклеры с заварным кремом из магазина в Столешниковом переулке, слегка презирала мою плебейскую страсть к эклерам с жирным сливочным кремом.
— Будьте добры, шесть эклеров!
— Девушка, только имейте в виду, они с вареньем, — предупредила пожилая продавщица.
— Почему с вареньем? — расстроилась я. — А с кремом теперь не бывает?
— В других местах бывают, а у нас только с вареньем.
— Какое свинство, — вырвалось у меня. Я ощутила горькую обиду.
— А есть еще со взбитыми белками! — подоспела вторая продавщица, помоложе. — Только что завезли!
— Нет, спасибо!
Кажется, это первое московское разочарование… Любимый город говорит мне: хорошенького понемножку! И правильно, хватит сладкого! Но какие нынче в Москве торты, а какие милые, вежливые продавщицы! Раньше мне, наверное, сунули бы в морду эти эклеры, и, только откусив кусок, я бы поняла, какая это гадость. И кому в голову взбрело делать эклеры с вареньем? Должно быть, этот кондитер извращенец.
А вот и наша школа. Ба, ее и не узнать, раньше она была краснокирпичной, а теперь ее покрасили в светло-бежевый цвет! И деревья разрослись.
Два паренька выскочили из ворот, у одного в ухе была серьга! До чего дошла российская демократия! Когда я училась, даже девочкам запрещалось носить сережки. Но мама смеялась и говорила, что в наше время в школах совсем вольные нравы. Когда училась она, им запрещали даже в жару ходить в носках! «Тут же мальчики, а вы с голыми ногами!» — возмущалась их директриса. Помню, меня особенно впечатлил мамин рассказ о девочке, которая явилась в школу с бесцветным лаком на ногтях, кто-то донес директрисе, та примчалась на урок, вызвала девочку к доске и велела обдирать лак с ногтей перед всем классом. Девочка рыдала, лак не обдирался, директриса торжествовала: «Вот так будет с каждым, если…» Урок был сорван, но девочке, вопреки ожиданиям директрисы, все сочувствовали. «И в этом было уже веяние нового времени! — говорила мама. — Мы же родились и пошли в школу еще в сталинские времена».
И вдруг я увидела, что из школы вышла женщина. У меня все замерло внутри. Неужто это Суса?
Наша учительница по литературе Сусанна Лазаревна? Не может быть! Хотя почему? Когда мы кончали школу, ей не было и сорока… Она все такая же худенькая, только поседела… Да, это она!
Что-то толкнуло меня.
— Сусанна Лазаревна!
Она остановилась, прищурилась и вдруг всплеснула руками:
— Дина! Шадрина! Это ты?
— Я!
Мы кинулись друг к другу в объятия.
— Господи, Сусанна Лазаревна, вы совсем не изменились!
— Не стоит так бессовестно лгать, Шадрина.
Мне ведь уже не надо ставить тебе оценки! А ты изменилась. Но выглядишь хорошо! Ты, наверное, приехала на встречу, да?
— Да! Проходила мимо школы, задержалась, смотрю, вы! Как я рада вас видеть!
— Тося Бах мне сказала, что ты живешь за границей. Многие сейчас разъехались… Кто бы мог подумать, что такое будет возможно! Мой сын тоже уехал в Израиль… У меня двое внучат, и я постоянно за них волнуюсь, знаешь, они живут на так называемых «территориях»… Ты бывала в Израиле?
— Да.
— Значит, представляешь себе, каково им.
— Сусанна Лазаревна, вы спешите?
— Нет, у меня есть полчасика, давай посидим тут на лавочке, поговорим. Знаешь, Веня Гордон тоже в Израиле и Мила Нейман. Я виделась с ними там.
— Да, знаю, мне Иванишин говорил.
Она улыбнулась:
— Даже вообразить не могла, что Иванишин станет актером, Иван Петрович прочил ему большое будущее в точных науках, а вот как получилось… Помнишь, он ведь всегда бегал за тобой? А ты не обращала на него внимания… Кстати, у нас сейчас учится его сын, хороший мальчик, но, в отличие от отца, выраженный гуманитарий… Ну а у тебя есть дети?
— Нет.
— Жаль. А кто ты по профессии, Дина? Тося мне говорила, но я запамятовала.
— Археолог.
— Археолог? Это же страшно интересно.
— Да, хорошая профессия. Но вы, почему вы не уезжаете к сыну?
— Так у меня тут дочка, и у нее тоже дочка, моя внучка, они ни за что не хотят уезжать. Хотя мужу дочки тоже еврей, но туда не желает. Он жил несколько лет в Америке, вернулся, теперь здесь работает, неплохо устроен… А к сыну я раз в два года езжу, и он один раз приезжал.
— А вы по-прежнему в нашей школе…
— Да, уже тридцать пять лет, хотя теперь ее называют гимназией.
— И литературный кружок ведете?
— Подымай выше! Теперь у нас литературная студия!
— И много писателей вышло из вашей студии?
— Писателей — шесть! Но хороший только один, Дмитрий Лунин! Читала?
— Нет. А что он пишет?
— Детские книжки.