Перья

Национальная библиотека находилась тогда в здании «Терра Санта», и Ледер провел там немало времени за изучением книг и журналов, содержавших материалы о человеке, которого он прочил на роль главы нашего государства. Обстоятельно изучив биографию замечательного врача, посвятившего свою жизнь борьбе с болезнями, нищетой и невежеством в африканских джунглях, Ледер мог теперь убедительно защитить семейную жизнь своего героя от нападок Гринберга. Все биографы Альберта Швейцера отмечают, с нескрываемым удовольствием сообщил он, что уже в свою первую поездку в Африку в 1913 году доктор отправился вместе со своей супругой Еленой Бреслау. И поскольку отвратительная попытка «архентинского переплетчика» возвести напраслину на безупречную семейную жизнь доктора Швейцера решительно опровергнута, все остальные его инсинуации также должны быть сочтены не заслуживающими доверия.

В наибольшей степени Ледера привлекал декларировавшийся Швейцером принцип благоговения перед жизнью, и он был счастлив обнаружить в путевых заметках кембриджского профессора Чарльза Герланда прямые свидетельства того, как сам доктор Швейцер следует этому этическому принципу в повседневной жизни. Некоторые из свидетельств Герланда он аккуратно переписал из британского географического журнала в свою записную книжку и теперь с выражением зачитывал присутствующим:

— На глазах у изумленных африканских рабочих пожилой врач спустился в яму, выкопанную ими для закладки фундамента нового здания лепрозория, и извлек оттуда жабу, которая, оказавшись в ловушке, вот-вот должна была погибнуть. Любовь, подобно ненависти и болезни, передается от человека к человеку, и с тех пор примитивные туземцы усвоили доброе отношение к беззащитным животным.

Однако самая волнующая встреча с врачом из Ламбарене была уготована моему другу в торговавшем иностранной литературой магазине «Стеймацки»[274]. Ледер зашел туда забрать деньги, накопившиеся в коробке школы слепых. Он возился у прилавка с неподатливой крышкой, когда его взгляд случайно упал на обложку журнала «Лайф», с которой на него пристально смотрел знаменитый доктор, прятавший в пышных седых усах задумчивую улыбку.

Ледер так и не дал мне пролистать тот журнал, сказав, что я могу заляпать его страницы. Он сам показал мне статью с многочисленными иллюстрациями, на которых доктора Швейцера можно было видеть в разных местах медицинского комплекса, созданного им в верховьях реки Огове. На одной фотографии доктор в пробковом шлеме и плотницком фартуке наблюдал за рабочими, покрывавшими оцинкованным железом крышу нового больничного барака. На другой он беседовал с африканскими женщинами, пришедшими справиться о состоянии своей соплеменницы. На третьем снимке доктор Швейцер кормил котенка, а за спиной у него открывался вид на великолепные экваториальные джунгли.

Иллюстрированный очерк завершала фотография, снятая поздней ночью в рабочем кабинете врача. Справа от доктора Швейцера виднелась тень от рояля, на котором он, случалось, играл произведения Баха, а слева от него на аккуратно застеленной кровати лежали белый халат и пробковый шлем. Сам доктор сидел за грубым деревянным столом и что-то сосредоточенно писал. Сопровождавшая фотографию подпись гласила, что великий гуманист неизменно сам отвечает на присылаемые ему письма.

— Ты видишь! — дрожащим голосом произнес мой друг. — Доктор так деликатен, так внимателен к людям!

Ледер с большой осторожностью уложил журнал в свою сумку и сказал, что он сегодня же вечером напишет доктору Швейцеру и предложит ему принять на себя пост верховного правителя линкеусанского государства, который, вне всякого сомнения, наилучшим образом увенчает его долгое служение человечеству.

На следующий день мы отправились на центральный почтамт, чтобы надежнейшим образом гарантировать правильную доставку послания во Французскую Экваториальную Африку, а по пути оттуда зашли к Багире Шехтер, работавшей над изготовлением униформы для продовольственной армии. Читатель, должно быть, помнит, что дома у портнихи я неожиданно повстречался с матерью.

Глава девятая

1

— Ребенка нужно оберегать, — сказала Агува Харис.

Мать в тот же день посвятила ее в тайну моих отношений с Ледером, и напуганная Агува повесила мне на шею мешочек с кристаллами камфары, пообещав, что резкий запах смолы отгонит от меня Ледера и его присных, «как масло отталкивает воду». Она подняла из постели и притащила к нам своего хворавшего мужа, чтобы тот немедленно проверил все наши мезузы[275]. Произведя под ее пристальным взором необходимую проверку, Биньямин сообщил, что мезузы оказались дефектными, и Агува торжествующе указала на маленькие свитки пергамента, оставленные им на столе. Стершиеся буквы в написанном на них тексте казались ей первопричиной всех бедствий, обрушившихся на нашу семью в последнее время.

— Утечка водорода обрекает цеппелин на гибель, и точно так же испортившаяся мезуза открывает двери дома для бедствий, — объявила Агува моей матери. — Тебе следует быть внимательнее к подобным вещам.