Первая гражданская война в Риме

Важнейшую роль в преувеличении роли рабов сыграло то, что какое-то их число находилось в войске Мария. Он явился к Цинне во главе 6000 человек (Арр. ВС. I. 69. 306). Иногда считают, что не менее 4000 человек составляли бывшие рабы, т. к. именно столько бардиеев впоследствии перебил Серторий[1337]. Однако даже если цифры верны, то часть этих рабов могла присоединиться к Марию и во время осады. Но и численность бардиеев могла быть куда меньше. О 4000 пишет Плутарх, о 8000 — Орозий (V. 19. 24), а это авторы, жившие через два и почти пять столетий после описываемых событий соответственно, причем у куда более позднего Орозия цифры вдвое больше, чем у греческого автора. Вполне вероятно, что Марий не набирал их в армию в Этрурии

[1338] — он, как пишет Аппиан, «отплыл с бывшими при нем изгнанниками и с их рабами,

явившимися к нему из Рима (τοις συνεξελαθεΐσι καν θεράπουσιν αυτών έπελθοΰσιν άπο 'Ρώμης) в числе до пятисот человек, в Этрурию». При этом ни слова не говорится о том, что победитель кимвров обещал свободу рабам, а о 6000 набранных им воинах говорится как об этрусках (Τυρρηνών έξακισχιλίονχώ, т. е. явно свободных (ВС. I. 67. 305-306). Все это представляется куда более правдоподобным, поскольку освобождение рабов (вопреки воле их хозяев, как подразумевают источники, говоря об открытии эргастулов), грозило испортить отношения с их господами, чья поддержка была очень нужна Марию. Учитывая верность Этрурии ему и его сторонникам в последующем, можно полагать, что ни о каком самовольном (и тем более официальном) освобождении им рабов речи не шло. Однако присутствие рабов среди тех, кто пришел с ним, породило легенду о толпах рабов, вступивших в войско Мария в Этрурии; достоверности этой легенде

[1339] могло придать весьма вероятное освобождение его соратниками своих рабов уже тогда, или позже, за верную службу. Под беглыми рабами могли иметься в виду те, кто бежал из Рима во время осады, не исключено, что такая характеристика распространялась на многих простолюдинов — достаточно вспомнить ядовитый намек Сципиона Эмилиана на рабское прошлое римской толпы (Val. MaxJ VI. 2. 3); самому Марию Плутарх (Маr. 9.1) приписывал прием в армию рабов еще во время Югуртинской войны[1340]

.

Столь же сильно преувеличена в античной традиции, как представляется, их роль в репрессиях 87—86 гг. Рабы лишь выполняли приказы, да и то мы знаем лишь один конкретный случай убийства ими жертвы победителей — расправу с Анхарием[1341]. Никаких примеров инициативы с их стороны нет (кроме умерщвления тех, на чьи приветствия Марий не отвечал — о недостоверности этого сюжета уже говорилось), равно как и того, чтобы кто-то из них стал богат и влиятелен, как уверяет Плутарх. Мы не знаем ни одного имени вольноотпущенника, сражавшегося на стороне Цинны и Мария. Что же касается грабежей и насилий, приписываемых бардиеям, то сообщения о них также присутствуют лишь в довольно поздних источниках, хотя полностью отрицать их вряд ли возможно. Другое дело, что даже немногие факты убийств, грабежей и изнасилований недавними рабами или теми, кого таковыми считали, если они имели место, должны были восприниматься крайне болезненно. То, что расправа с ними прошла явно без затруднений, может свидетельствовать о сравнительно небольшом числе бардиеев.

В то же время стоит отметить, что нет сведений о рабах, выдававших своих господ победителям — напротив, рабы Цецилия Корнута, как мы видели, помогли ему спастись от убийц и бежать из Рима; Антония выдал не раб, лишь по неосторожности проговорившийся о его местонахождении, а торговец вином (то же, кстати, можно сказать и о ситуации во время проскрипций). В этом смысле особняком стоит случай в 88 г. с выдачей местонахождения Публия Сульпиция рабом, после чего Сульпиций был убит. Сулла за услугу отпустил осведомителя на волю, как и обещал, но затем велел сбросить его со скалы за предательство хозяина[1342]. Е. М. Штаерман (1964, 178) не уверена в аутентичности этого сообщения. Нельзя исключить, что эта история появилась позднее, когда проверить ее подлинность было крайне трудно, но зато она позволяла смягчить отрицательный эффект происшедшего для Суллы, проявившего хотя бы задним числом суровую справедливость. К тому же она хорошо вписывается в представления о непредсказуемом характере Суллы. Так или иначе, Сулла мог действительно расправиться с рабом, особенно если учесть весьма враждебное отношение к нему сограждан после взятия Рима (см. с. 114-117, 123-126). Во времена же проскрипций Сулла, ставший диктатором, чувствовал себя куда увереннее и потому не погнушался привлечь к участию в них рабов, уже не наказывая их, но, напротив, поощряя за предательство хозяев. Любопытно, что конкретных случаев такого предательства мы не знаем.