Первая гражданская война в Риме

Этот рассказ вызывает немало вопросов. Почему воины, только что расправившиеся с Помпеем Руфом, который должен был перенять командование у их полководца, вдруг стали испытывать к последнему ненависть (μισεί του στρατηγού)? Почему Помпей Страбон, прошедший через множество сражений, спрятался в палатке, испугавшись шума (ό μεν οΰν στρατηγός ού προήει δεδιώς τον θόρυβον)? Неужели в суматохе уговоры младшего Помпея могли быть услышаны несколькими тысячами воинов? Да и имела ли место вообще попытка убийства полководца и его сына?

Что касается первого вопроса, то X. Айгнер, не вдаваясь в подробности, пишет просто о переменчивости настроений воинов (Aigner 1974, 151). Р. Сигер, напротив, сомневаясь в достоверности многих деталей рассказа Плутарха, резонно указывает: «Представляется невероятным, чтобы люди, которые только что убили Руфа ради сохранения командования за Страбоном, стали бунтовать против него, не имея на то серьезных причин»[476]. О таковых обычно словоохотливый Плутарх на сей раз умалчивает — возможно, для него само собой подразумевалось, что воины не могли хорошо относиться к своему военачальнику, которого ненавидели едва ли не все римляне[477]. Ошибочность такого подхода вряд ли нуждается в доказательствах.

Что касается второго и третьего вопросов, то они взаимосвязаны. Как верно заметил Б. Р. Кац, Помпей «Страбон был не таким человеком, чтобы прятаться у себя в палатке»[478], роль же его сына в источнике явно преувеличена[479]: если бы не он, дает понять Плутарх, то и командующий[480] мог быть убит, и его армия перешла бы на сторону неприятеля, даже останься он жив. Но (тут мы переходим к четвертому вопросу) имела ли место в действительности попытка убийства?

Долгое время достоверность сообщения о такой попытке не вызывала сомнений. Однако Т. Хиллмен указал на то, что связи с Цинной Помпея Страбона и его сына заставляют отказаться от мысли, будто Цинна хотел организовать их убийство; а мятеж мог произойти ввиду недовольства воинов двойственной позицией командующего, кровопролитной битвой за Яникул и начавшейся эпидемией. Переход на сторону неприятеля 800 человек свидетельствует о недовольстве, существовавшем в армии[481]

.

Доводы Т. Хиллмена представляются по большей части убедительными, и с их учетом картина видится следующей. Поскольку Помпей Страбон также заболел и для принятия командования уже прибыл Кассий[482] (Gran. Lic. 22F), в лагере, видимо, прошел слух о смерти полководца, распространявшийся упомянутым Теренцием (он же мог уговаривать воинов перейти на сторону врага). Нельзя полностью исключить и неудачное покушение, хотя оно кажется ненужным, учитывая состояние командующего. Почему многие воины поверили слухам и выказали готовность сменить фронт, понятно — перевес уже явно был на стороне Цинны и Мария. Однако Помпей Страбон сумел собраться с силами и выйти к воинам, что переломило ситуацию. Поведение его сына, вполне возможно, описано Плутархом достоверно, но роль Помпея-младшего у него сильно преувеличена. Иными словами, речь шла не столько о мятеже против командующего, каковым считают случившееся, помимо Т. Хиллмена, многие другие ученые[483], сколько о попытке перейти на сторону неприятеля в условиях, когда полководца сочли умершим. Измена 800 человек, среди которых оказалось несколько членов consilium Помпея

[484], свидетельствует о некотором недовольстве в его армии и/или о неверии в успех некоторых солдат и командиров, но в целом войско сохранило верность полководцу[485]. Были ли причастны к этой попытке Цинна или Марий, сказать сложно, хотя исключить такую возможность, конечно, нельзя.

Сам Помпей Страбон на третий день после прибытия Кассия умер. Многие источники сообщают о его гибели от удара молнии[486], а Граний Лициниан (22F) пишет сначала об этом ударе[487]

, а затем о кончине Страбона от болезни[488]. Веллей Патеркул (II. 21. 4) сообщает о смерти полководца в результате эпидемии (pestilentia), не упоминая о молнии[489]. Однако, как полагал еще Т. Моммзен, выражение adflatus sidéré, встречающееся у Обсеквента (Prоd. 56а) в связи со смертью Помпея, означало у Ливия, его источника, «пораженный моровой язвой», а не молнией, как неверно поняли более поздние писатели (Моммзен 1994, 226, прим. 1). И хотя такая трактовка оспаривалась (Dieckmann 1896, 91-96), вряд ли можно сомневаться, что умер полководец именно от болезни[490]. Версия об ударе молнии (каре небес) восходит к враждебной ему традиции, которая стала господствующей из-за неприязни большинства римлян к Помпею Страбону (Hillard 1996, 135-145), чье тело во время похорон подверглось осквернению (см. ниже, с. 409-410).