Первая гражданская война в Риме

Умерщвлением иногда дело не ограничивалось. Труп Цезаря Страбона протащили по улицам Рима до могилы плебейского трибуна 90 г. Квинта Вария, обвинителем которого он, видимо, выступал в свое время, и надругались там над телом убитого[539]. Бебию и Нумиторию растерзали внутренности, волокли их крюками и затем разорвали в клочья[540]. Голову Антония Оратора Марий, как уже говорилось, будто бы поставил на свой пиршественный стол (Val. Max. IX. 2. 2; Lucan. II. 121-124; Flop III. 21. 13). Дион Кассий (fr. 102. 12) уверяет, будто голову одного из убитых им плебейских трибунов Марий Младший отослал консулам, т. е. своему отцу и Цинне.

Единственным из тех, кого собирались убить победители, но кто сумел спастись, оказался Корнут[541]. Его рабы сожгли тело другого человека и заявили преследователям, будто их хозяин покончил с собой. Корнут нашел убежище в Галлии (Арр. ВС. I. 73. 336; Plut. Маr. 43.10).

Если в отношении указанных лиц о каких-либо официально предъявленных им обвинениях и тем более процессах над ними ничего неизвестно, то Луция Корнелия Мерулу и Квинта Лутация Катула вызвали в суд[542]

. Первого можно было обвинить в незаконном занятии консульской должности[543], а против второго, как полагают, поводов для обвинения и суда не имелось[544], разве что его участие в посольстве к Метеллу Пию с просьбой поспешить под стены Рима, чтобы защитить его от Цинны[545]. Однако Аппиан, упоминая о выступлении Катула в поддержку декрета об изгнании Мария (ВС. I. 74. 341), хотел не просто поведать об одном из примеров обоюдной вражды[546]

, но и назвать причину обвинения. А ведь соответствующее постановление, направленное против отнюдь не одного только арпината, являлось, в сущности, незаконным, и повлекло за собой убийство плебейского трибуна (Публия Сульпиция), т. е. речь здесь вполне могла идти о смертном приговоре. По-видимому, Мерулу и Катула вызвали в суд по той простой причине, что для возбуждения против них обвинения имелись веские основания, чего, похоже, нельзя было сказать о других жертвах репрессий[547]. Однако и этим двум рассчитывать на беспристрастный процесс явно не приходилось[548].

Обвинение предъявил племянник полководца, плебейский трибун Марк Марий Гратидиан[549]. Процесс, очевидно, должен был носить характер iudicium pjopuli

с троекратным вызовом обвиняемого (anquisitio), а обвинение, если таковое выдвигалось, — форму perduellio[550]. Цицерон и Плутарх рассказывают, что Мария просили пощадить Катула[551]

, но на все уговоры следовал неизменный ответ: «Он должен умереть (moriatur)!» (Cic. Tusc. disp. V. 56; Plut. Mar. 44.8). Произносилась эта фраза в действительности или нет, не столь уж важно — приговор явно был предопределен заранее[552]. Не желая подвергать себя психологической пытке, Катул предпочел ускорить неизбежный конец — заперся у себя в доме, разжег угли в очаге и задохнулся в дыму (Plut. Маr. 44.8; Арр. ВС. I. 74. 342; Diod. XXXVIII. 4. 3; Veil. Pat. II. 22. 44; Val. Max. IX. 12. 4). Мерула вскрыл себе вены, перед тем оставив записку, что предварительно снял головной убор фламина (apex), ибо жрецу Юпитера не подобало уходить из жизни в нем (Арр. ВС. I. 74. 342)[553]. После него место flamen Dialis оставалось вакантным до 11 г. (Тас. Ann. III. 58. 2; Dio Cass. LIV. 36 1).