Первая мировая война

На Восточном фронте русские продолжали выдавливать германцев и австрийцев на запад. В первую неделю июля более 30 000 немцев попали в плен. И снова британской медсестре Флоренс Фармборо пришлось стать свидетельницей кошмарных последствий битвы как для победителей, так и для побежденных. Ее полевой госпиталь в то время находился в Барыше. «Уже в разгар сражения раненые вповалку лежали у нашего перевязочного пункта, ожидая, когда ими займутся. Среди них было полно лежачих. Мало кому удавалось пробиться внутрь, моля о помощи, в которой они срочно нуждались. Мы работали день и ночь, спали урывками где придется. Вечером собирали мертвых и хоронили их в общих могилах, вырытых на поле боя. Немцы, австрийцы, русские мирно покоились здесь в братских могилах. Ко всему прочему добавились полчища мух, черным покровом застилавшие умерших, ожидавших погребения в открытых ямах. Я помню ужас, испытанный мной, когда я впервые увидела этот покров из мух. Он шевелился».

8 июля российские войска достигли Делятина, расположенного менее чем в 35 километрах от Яблунецкого перевала через Карпаты и венгерской границы. 15 июля Людвиг Витгенштейн писал в дневнике: «Мерзкая погода. В горах жуткий холод, дождь и туман, укрытия от них не спасают. Жизнь полна страданий». 16 июля Флоренс Фармборо, по другую сторону фронта, записала в своем дневнике: «Кругом такая грязь, что высокие ботинки увязают в ней намертво». Двух медсестер убило австрийскими снарядами четыре дня назад, а еще одну – днем раньше. На следующий день привезли семьдесят тяжелораненых. «На операционный стол положили молодого татарина с тяжелыми ранениями. Он говорил по-русски и отчаянно пытался прошептать нам что-то, чего мы не понимали. Мы послали за одним из наших водителей-татар, он низко склонился над распростертой фигурой, окликнул солдата, но ответа не получил. Кто-то сказал: «Он умер!» Обветренное лицо старшего соплеменника окаменело, и он ушел» [140].

К концу месяца граница Восточной Галиции в городе Броды перешла к русским, и за две недели 40 000 австрийцев попали в плен. Потери России также были велики. В полевой госпиталь Флоренс Фармборо за сутки доставили восемьсот раненых. Преобладали ранения живота. Нередки были и ампутации. «Одна нога оказалась такой тяжелой, что я не смогла поднять ее со стола», – писала она. Кто-то помог ей донести ногу «до подсобки, где ждали погребения ампутированные конечности. Я раньше в этой подсобке не бывала и поскорее выбежала оттуда, пошла в нашу комнату, выпила воды и две таблетки аспирина; шок прошел, и я снова стала сама собой. Но меня преследовала мысль: что станет со всеми этими калеками после войны?»

В последнюю неделю июля Гинденбург и Людендорф, надеясь остановить наступление Брусилова, приняли командование обширным участком австрийского фронта. Бо́льшая часть Галицийского фронта перешла под командование немецкого генерала Ботмера. Пфланцер-Балтин был вынужден согласиться с назначением немецкого офицера Ганса фон Секта на должность начальника штаба [141].

Германские войска были распределены вдоль линии фронта, австрийские и германские части объединили, создав смешанные батальоны. Даже турецкие войска присоединились к армии. «То, что о прибытии турок в Галицию стало известно еще до того, как они туда попали, бесспорно, унизительно для австрийцев», – написал в дневнике генерал Хоффман 27 июля.

За линией германского фронта, в Бельгии, оккупационные власти принимали беспрецедентные меры, чтобы не допустить 21 июля празднование восемьдесят пятой годовщины независимости Бельгии. «Я призываю население воздержаться от каких-либо демонстраций, – заявил девятью днями ранее губернатор Брюсселя и Брабанта генерал Хурт. – Все публичные собрания, парады, ассамблеи, обращения, речи, академические церемонии, возложение цветов на памятники, украшение муниципальных или частных зданий, закрытие магазинов, кафе и т. п. в неурочное время повлекут за собой наказание». Бранд Уитлок, глава американской дипломатической миссии в Бельгии, сказал по этому поводу: «Повинуясь одному из тех таинственных и молчаливых соглашений, источник которых отследить невозможно, все в тот день повязали зеленые банты. Зеленый – цвет надежды, и хотя немцы, несомненно, лишили бельгийцев мужества, им не удалось лишить их надежды».

Немцам вовсе не показалась забавной эта демонстрация патриотизма, как и краткое выступление в ее поддержку кардинала Мерсье, архиепископа Мехельнского, перед его отъездом из Брюсселя. На жителей Брюсселя был наложен штраф в миллион марок, а Мерсье заслужил всеобщее уважение своими открытыми письмами протеста против злоупотреблений оккупационных властей.