Первая женщина

– Попрощаюсь с ребятами! – крикнул я отцу.

И бегом пустился по аллее.

Навстречу мне попалась Лида.

– Куда ты несешься как сумасшедший? – спросила она и кокетливо повела плечами.

– Ты не видела Веру? – задыхаясь, спросил я.

– Нет. А ты еще чего-нибудь вытворил?

Веры не оказалось ни в столовой, ни в клубе, ни в музейной комнате, ни на стадионе.

«Вдруг она уехала на целый день, и мы больше не увидимся?» – лихорадочно думал я.

Какими незначительными виделись мне сейчас ее вчерашнее пьяное «Уходи!» и даже ненависть в ее глазах по сравнению с этой новой страшной бедой разлучения навсегда!

Я приблизился к общежитию.

Окно было занавешено тюлевыми занавесками. Занавески не шевелились.

Невдалеке от здания общежития стоял Меньшенин.

«Спросить у него? – подумал я. – Нет. У него нельзя».

И, подойдя к нему, выговорил с ужасным подхалимством в голосе:

– Я хотел бы с вами попрощаться.

Он протянул мне руку.

Переминаясь с ноги на ногу, пожимая его руку, я сказал:

– Я очень счастлив, что побывал в вашем лагере!

– Наш лагерь считается одним из лучших, – промолвил он, самодовольно улыбаясь. – Я рад, что тебе здесь понравилось. У нас и программа интересная и кормят хорошо.

– Да. Замечательный лагерь, – поддакнул я. – За мной приехал отец. Он забирает меня.

– Я знаю. Он говорил со мной, – сказал Меньшенин. – Жаль, что ты не будешь на прощальном балу. Желаю тебе удачного учебного года!

Он все еще держал мою руку в своей, и мы все жали и жали друг другу кисти.

– Спасибо! – лепетал я. – Большое спасибо! Вы не подскажете... Я хотел поблагодарить... Попрощаться... Вера Станиславна. Где она?

– Минут десять назад видел ее в корпусе младшей группы, – сказал Меньшенин.

Я выдернул свою руку из его руки и, стараясь сдерживать шаги, пошел к корпусу младшей группы. И оттого, что я с трудом сдерживал шаги, в то время как все во мне спешило, летело к ней, сердце мое совсем разбушевалось, а грудь стала такой тесной, что я задыхался от волнения еще сильнее, чем когда бежал.

Я вошел в корпус младшей группы и увидел Веру. Окруженная детворой, она стояла в проходе между кроватями.

Она повернула ко мне лицо, и вслед за нею все они повернули лица в мою сторону.

«Что случилось?» – спросили ее глаза.

Я не мог вымолвить ни слова.

– Дети, подождите меня здесь! – сказала она, развела малышей руками в стороны, освобождая себе проход, и приблизилась ко мне.

– Пойдем на улицу! – сказала она. – Что с тобой? На тебе лица нет.

– Меня отец забирает, – с трудом проговорил я, едва мы оказались на крыльце. – Отец приехал. Он меня забирает совсем. Прямо сейчас. Он там сидит. Он ждет.

По ее лицу пробежала мгновенная тень.

– Зачем? Почему так рано?

– Мы переезжаем жить в другое место.

– В другой город?

– Нет. В другой район города. На Васильевский остров.

Ее темные густые брови нахмурились, и рука, взлетев к голове, замерла, трогая кончиками пальцев концы волос. Мне всегда так нравилось это выражение сосредоточенности на ее лице.

– Подожди здесь! – сказала она, вернулась к малышам и спросила:

– У кого есть листок бумаги и карандаш?

– У меня есть! – послышались голоса. – Вам в клеточку или в линеечку?

– В клеточку.

Остриженный наголо мальчик поспешно выдернул из тонкой школьной тетради чистый лист.

Она оторвала от листа полоску, что-то написала на ней, сложила ее вчетверо.

Я наблюдал за Верой с крыльца сквозь проем двери.

– А из оставшегося листика мы сделаем бумажного голубя, – сказала она детям и быстро вышла ко мне.

– Это мой телефон на работе в городе. Вызывай без отчества. Веру из третьего цеха. Запомнил?

– Да.

– Я закончу все дела в лагере ко второму сентября. И с третьего – на работе. Звони не раньше третьего.

Я сунул сложенную вчетверо полоску бумаги в карман брюк. Мы повернулись друг к другу, и глаза наши встретились. Вера смотрела на меня с такой любовью, с такой нежностью, что я невольно подался к ней, но она резко отстранилась, сделав шаг назад.

Я спустился с крыльца и пошел по аллее. И все же, когда я отошел далеко, я оглянулся: ее уже не было.

Несколько секунд я стоял, глядя на пустое крыльцо.

«Вот и закончилось твое лето в лагере!» – сказало мне это далекое опустевшее крыльцо.

Это была правда. Лето закончилось. Запрокинув голову, я посмотрел в предвечернее небо. Высоко в нем висели слоистые облака. В разрывах между ними, много выше них, блуждали солнечные искры, словно кто-то удивительный, имеющий нечеловеческий образ, летал там, не ведая ни разлук, ни тоски, ни отчаяния. Скорбное чувство прощания навсегда – охватило меня. Как много лиц, ставших мне знакомыми, как много голосов, которые я уже узнавал на слух, оставалось здесь у озера в центре этого леса, на этих аллеях, в этих бараках! Все они значили для меня теперь так много, – ведь и она, моя любовь, оставалась с ними. И боязливый добрый Меньшенин со смертью, уже затаившейся в глубине его темных глаз, и глупая доверчивая Лида – тоже оставались здесь. Я оглядел лагерь. Красный флаг, медленно опадая и вновь лениво набирая ветер в свое полотнище, клубился на тонком стальном шесте.