Первое грехопадение(СИ)

Я вышел на улицу. Сумерки уже опустились на посёлок, и дальние дома были едва различимы, сливаясь с лесом. Прохладный ветерок холодил тело под рубахой, напоминая, что осень не за горами. Может быть, Галка приехала, с надеждой подумал я, шагая по дороге. Я вдруг остро почувствовал, что мне очень не хватает её, особенно в последние дни. Как хочется услышать её торопливый, мягкий говорок, увидеть зелёные искорки в глазах, её озорные конопушки! Перед отъездом она сказала, что пробудет у тёти до самой школы, а до школы ещё больше недели. Какими же длинными станут для меня эти дни! Скучает ли она, как скучаю я? А что, если и там у неё есть дружок? Эта мысль больно скребанула меня по сердцу, и в груди как-то нехорошо заныло.

Танцплощадка, куда я направлялся, располагалась неподалёку от конторы, и, подходя к ней, услышал звуки аккордеона. Вот здорово! Значит, сегодня у Феди Рябова "вдохновение".

Дядя Федя нравился мне, пожалуй, больше других мужиков в посёлке и совсем не потому, что здорово играл на аккордеоне. Было в нём нечто такое, что отличало от других. Я никогда не слышал, чтобы он когда-нибудь матерился прилюдно, даже будучи в крепком подпитии. А для нашего посёлка - это почти подвиг. Видно, в душе его не совмещались любовь к музыке и брань. Высокого роста, крепкий и сильный, он никогда не вступал ни в ссоры, ни в драки, хотя мог, шутя, совладать с любым. Мужикам, вроде бы и делить было нечего, но, случалось, подопьют, слово за слово - и давай кулаками махать, да рубахи рвать. Но, если Федя оказывался поблизости, до расквашенных носов дело не доходило. Возьмёт кого-нибудь из зачинщиков за шиворот, встряхнёт, как кутёнка, и отбросит в сторону. И никто на него не обижался.

Как-то в бане (тогда мне было лет десять) Федя вышел из парилки и присел на лавку рядом со мной. От его пышущего жаром тела на меня сразу повеяло силой и мощью. Такие фигуры, с широкими плечами и выпуклыми мышцами, я видел только в книжках о Древней Греции. Сам Геракл сидел передо мной - ни больше, ни меньше. А как он парился! Когда он влезал на полок и поддавал пару, мужики горохом сыпались вниз, прикрывая головы вениками. Зимой - мороз не мороз - выскочит из бани и в сугроб с головой. И пар от него такой, будто снег закипает. Покатается Федя в сугробе, разотрётся с головы до пяток снегом и опять на полок.

У Феди на левой стороне, прямо под сердцем, я увидел кривой багровый рубец. Заметив мой пристальный взгляд, Федя спросил:

- Что, красивый? - я кивнул, а он рассмеялся. - Дурачок ты, Колька. Не хотел бы я, чтобы и тебя такая красота зацепила.

- Чем это, дядя Федя? Пулей?

- Осколком. Ещё бы немного - и хана...

- Дядя Федя, а можно я его потрогаю, - робея, спросил я.

- Что ж, потрогай... - Федя опять засмеялся.

Я протянул руку и осторожно прикоснулся пальцами к твёрдому, лоснящемуся от пота шраму. А Федя как гавкнет! Я чуть с лавки не слетел с испуга, а он зачерпнул ладонями, точно ковшом, ледяной воды из шайки и плеснул на меня. Я подпрыгнул, выпучил от неожиданности глаза и пулей сиганул в парную. Федя хохотал мне вслед.

Войну он закончил в Германии, был ранен, отвалялся в госпитале и вернулся домой с замечательным трофеем - сверкающим перламутром аккордеоном. Кто знал его давно, говорили, что до войны Федя даже балалайку в руках не держал. Но дремавшая в нём долгие годы способность к музыке дождалась своего часа. Всё свободное время он просиживал у тарелки репродуктора или патефона и терпеливо перебирал непослушные клавиши большими, грубыми пальцами. Не прошло и года, как всем на удивление, в один из вечеров Федя пришёл в клуб с аккордеоном и заиграл так, что все рты поразевали. В районе прознали о его таланте и, вскоре, пригласили участвовать в конкурсе художественной самодеятельности. Федя, по характеру застенчивый, долго отнекивался:

- Какой из меня артист? Я так... пиликаю только.

Однако уломали. И Федя не подкачал: он привёз из района главный приз - шикарный отрез крепдешина на платье своей жене Клаве. Другой бы загордился, но только не Федя; он без долгих уговоров соглашался играть на танцах, свадьбах, да и просто на обычных гулянках. А где гулянки - там и выпивка. А потом и без гулянок Федя, нет-нет, да и приложится к бутылке. В такие вечера на крыльцо дома выходила Клава, красивая, но худенькая и хрупкая на вид женщина, и говорила девчатам, пришедшим на переговоры: "Вы уж извините, девчата, но у Феди сегодня вдохновения нет".

Клава не отпускала Федю от себя ни на шаг. Вот уж воистину: куда иголка, туда и нитка. В клубе, на вечёрках ли, не говоря уже о застольях, - она рядышком. Бывало, летом на танцах Федя играет, а она сидит около и берёзовой веточкой комаров отгоняет.

Как-то, стоя у магазина в очереди за хлебом, я услышал разговор женщин с Клавой.

- Тебе, Клавка, только и осталось, что Фёдора к юбке пришить. Совсем мужику ходу не даёшь, пасёшь как телка. Не позорь мужика, не смеши людей.