Первостепь

Однако не только небо внушало беспокойство. Земля тоже. Снег таял (в разгаре зимы!), часто попадались лужицы, под ногами хлябало, и чем дальше Пёстрый Фазан отдалялся от стойбища, тем больше сомневался. Конечно, форель любит оттепель и, наверное, станет охотиться, подставляя себя под острогу, ведь льда на ручье нет, но сами люди в такую погоду стараются не выходить из своих чумов без крайней надобности. Противно идти, когда кругом лужи. Заскочишь, промочишь обувку, промочишь ноги – так можно и захворать. Обувка, конечно, смазана жиром, но если вдруг провалишься по колено – тогда уже ничего не поможет. Придётся тогда возвращаться. Пёстрый Фазан идёт и сомневается: неужто он не потерпит несколько дней без форели? Неужто мало другой еды? Ведь хватает. Но, с другой стороны, погода в один-два дня никак не наладится. Если ударит мороз, ещё хуже будет. Всё покроется коркой льда, как коростой, разве что детям веселье, а всем остальным только лбы расшибать. Но пока не похоже, что будет мороз. Больше похоже на то, что снег будет таять и дальше. Значит, лужи только увеличатся, станут глубже, и уже завтра будет ещё хуже, чем сегодня. Потому, если Пёстрому Фазану хочется форели, тогда нужно идти и не сомневаться. Хватит уже сомнений!

Теперь Пёстрый Фазан думает о приятном. О том, как дочка приготовит форель, как будет вкусно, очень вкусно, и дочка сама тоже обрадуется. Пёстрый Фазан улыбается. Красавицей его дочка растёт. Посмотришь тихонечко – и не налюбоваться. Ох, будет красавица. Скоро уже станет женщиной, от женихов тогда не будет отбоя, это точно. Но Пёстрый Фазан вдруг нахмурился. Вспомнился слушок, что шаман неравнодушен к его дочке. Люди так шутят. Нелепая шутка, но раздражает отца. Неужто от зависти так говорят, непонятно и… – брызнуло до самого лица, мгновенно охладило, все думы разом разбежались. Попал-таки ногой в лужу Пёстрый Фазан, покуда задумался, выше обувки попал, промочился. Вытащил сразу ногу назад, да уже поздно. Вот он и поплясал. И только сам виноват. Непростительно для охотника быть таким растяпой. Каждый свой шаг должен выверять. А он… сам виноват, только сам. И теперь нужно сушиться. Обувку сушить. Это явный знак ему. Нельзя дальше идти. Надо возвращаться. Иначе хуже будет. Пёстрый Фазан одним махом откинул все свои надежды на жареную форель и повернул назад. Сокрушаться не стал, скорее даже воспринял всё как шутку: ну случилась нелепость, ну вляпался – усмехнись над собой и забудь поскорее. Забыл. Про форель уже забыл, но про другое всё равно помнит. Почему люди шутят, что шаман неравнодушен к его дочке? Как можно так думать всерьёз? Даже для шутки так неинтересно шутить, какая же в том шутка – седой старик и девочка. Другой интерес у шамана. Какое-то дело имеет, явное дело, и что-то тут настораживает. Ведь давеча на самом деле шаман спрашивал у Пёстрого Фазана разрешения покамлать с его дочерью. Он, конечно, отказал. Как это? Разве его дочке плохо? Разве ж она на что-то жалуется? Или отец на неё жалуется? Как это так: не шамана просят покамлать, а шаман сам просит покамлать – кверху ногами такое. Говорит, о будущем хочет узнать, Маковый Лепесток, мол, может поведать ему очень важное, для всего племени очень важное, для всех людей. А другие дети, значит, поведать не могут. Только вот Маковый Лепесток. На ней свет клином сошёлся. А люди и так уже судачат, смешки пускают. Не было б этих нелепых шуток, Пёстрый Фазан, конечно бы, согласился. Раз это нужно для племени. Но теперь люди ведь сразу скажут, что это нужно для самого шамана, бес тому в ребро ударил, вот и бесится старик. К девочке пристаёт. Так люди скажут, а Пёстрый Фазан не хочет такого слышать. Не хочет – и не допустит. От возмущения он даже топнул и едва-едва не угодил и второй ногой в лужу. Остановился Пёстрый Фазан и сам рассмеялся. Над самим собой рассмеялся.