Первый чекист

Доктор Вайсброд вошел в комнату, где лежал Ленин, поздоровался, проверил пульс и температуру и опустился в кресло неподалеку от постели Ильича.

Прошло несколько минут.

— Доктор, один только вопрос.

С этой фразы начиналось каждый день. После этой фразы доктор обычно начинал ворчать, просить Ильича не разговаривать, но потом в конце концов уступал. За первым вопросом следовал второй, третий…

Но на этот раз доктор промолчал, Ленин посмотрел на него и увидел, что врач заснул в кресле, опустив голову на грудь.

«Устал», — подумал Ильич, и хоть ему очень хотелось расспросить доктора о том, что делается за стенами комнаты, он сдержался. Несколько часов «спал» доктор, лишь изредка из-под опущенных ресниц бросая внимательный взгляд на больного. На следующий день Дзержинский встретил врача.

— Ну как? — спросил он.

— Изумительно! Ни одного слова!

— Ну вот видите, — улыбнулся Феликс Эдмундович, — я же знаю его деликатность.

— Да, — Вайсброд задумчиво пожевал губами, — как-то нехорошо использовать деликатность Ильича и обманывать его.

— Но это ему на пользу?

— Это ему необходимо! — горячо откликнулся врач.

— Тогда, по-моему, можно.

И снова «спал» доктор у постели больного. И снова лежал Ильич молча, давая возможность доктору отдохнуть. А когда кто-нибудь входил в комнату, Владимир Ильич шепотом предупреждал:

— Тише, не разбудите доктора. Он очень устал!

ДЛЯ НАС, ТОГДА МОЛОДЫХ РАБОТНИКОВ, ЭТО БЫЛА ОТЛИЧНАЯ ШКОЛА. ЕЩЕ БЫ! САМ ДЗЕРЖИНСКИЙ ЗАНИМАЛСЯ С НАМИ, УЧИЛ НАС. А ЛУЧШЕГО УЧИТЕЛЯ И ЖЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ БЫЛО.

Ф. Т. Фомин

СКРИПКА СТРАДИВАРИ

Саша Прокофьев вошел в приемную и вопросительно посмотрел на секретаря Дзержинского. Тот кивнул и указал на стул:

— Подожди минуточку, Феликс Эдмундович сейчас освободится.

— А вы не знаете, зачем меня вызывает Феликс Эдмундович? — неуверенно спросил Прокофьев, переминаясь с ноги на ногу.

Секретарь пожал плечами.

Прокофьев сел на кончик стула. В ВЧК он работал недавно, но уже не раз встречался с Дзержинским, присутствовал на совещаниях, беседах. Однако вызывал его к себе Дзержинский одного первый раз.

«Неужели я что-нибудь натворил?» — в который раз спрашивал он себя. Прокофьев снова и снова, до мельчайших подробностей вспоминал события последних дней, но ничего такого, за что можно было бы получить выговор, вспомнить не мог. А в том, что Феликс Эдмундович вызывает его, чтоб сделать внушение, Саша почему-то не сомневался. А для чего же еще? Ведь не для того же, чтоб дать ему, девятнадцатилетнему молодому чекисту, ответственное задание!

Задумавшись, Саша не сразу заметил, что из кабинета Феликса Эдмундовича вышел Петерс, а сам Феликс Эдмундович стоит на пороге и внимательно рассматривает его, Сашу Прокофьева. Секретарь кашлянул, и Прокофьев поднял голову. Увидев Дзержинского, он быстро встал, чуть не уронил стул и совершенно растерялся. Но Дзержинский сделал вид, что не заметил растерянности Прокофьева.

Когда они вошли в кабинет, Дзержинский указал Прокофьеву на стул и повернулся к этажерке. На верхней полке этажерки стояла фотография маленького Ясика — сына Дзержинского. Обычно на полке рядом с фотографией ничего не было. Но на этот раз там лежал черный футляр. Феликс Эдмундович осторожно снял футляр с этажерки, положил на стол и открыл его. Так же осторожно он вынул из него скрипку. Прокофьев смотрел на тонкие с длинными сильными пальцами руки Дзержинского, на то, как он осторожно и ловко держит скрипку, и вдруг подумал, что он сейчас поднесет ее к плечу, возьмет смычок, и комната наполнится удивительными звуками. Но Феликс Эдмундович положил скрипку на стол и вдруг спросил:

— Вы умеете играть на каком-нибудь инструменте?

— На гитаре немного, — опять смутился Прокофьев, — только гитара разве инструмент?

— Инструмент, — серьезно сказал Дзержинский, — и очень хороший инструмент. Если, конечно, им толково пользоваться. У вас должно получаться. По-моему, у вас очень хороший слух, — в глазах у него сверкнул лукавый огонек, — не удивляйтесь. Однажды я слышал, как вы насвистывали. Честно говоря, я не люблю свиста. Но у вас здорово получалось, — улыбнулся Феликс Эдмундович. И, помолчав, спросил уже по-деловому: — Вы слышали что-нибудь об Амати, Страдивари, Гварнери, Гваданини?

Прокофьев отрицательно покачал головой. За время работы в ВЧК он слышал много иностранных фамилий — начиная от полковника Мюллера и кончая английским представителем Локкартом. Но этих фамилий он не слышал. «Неужели мне поручат самостоятельное задание?» — пронеслось в голове Прокофьева, и он почувствовал, как радостно застучало его сердце. Но то, что он услышал в следующую минуту, повергло его в уныние.

— Это знаменитые скрипичные мастера, — сказал Дзержинский, — а подробно о них вам расскажет товарищ Кубанский. Вы найдете его в Большом театре и скажете, что вас прислал я. Запомните все, что он расскажет вам о скрипках, и послезавтра зайдите ко мне.