В итоге западным паломникам стало значительно труднее посещать святой город. В X и XI веках количество паломников, прибывающих в Иерусалим, резко выросло благодаря росту благосостояния европейцев, их любознательности и тяги к дальним странствиям. Это, в свою очередь, способствовало общему «сужению» раннесредневековой ойкумены{371}
. Но после роста насилия в Малой Азии и Леванте поток паломников резко сократился. Шокирующие рассказы о событиях в святых местах распространялись все шире, говорили, что паломники подвергаются пыткам и издевательствам, а жестокие турки заставляют их платить выкуп{372}. Харизматичный проповедник Петр Амьенский рассказывал перед огромной толпой о жестокостях, которые ему якобы пришлось пережить во время ужасного путешествия в Иерусалим{373}. Однако не все отказывались от паломничества. Например, Рожер из Фуа весной 1095 года настоял на организации путешествия на Святую землю и, вернувшись через год, потребовал вернуть ему его земли в южной Франции{374}. Другой рыцарь из Нормандии совершил паломничество немного позже и отметил свое счастливое возвращение, совершив пожертвование в пользу аббатства в Жумьеже{375}. Но такие люди составляли меньшинство. Один хронист заметил, что в 1090-х годах из-за сложившихся обстоятельств мало кто отваживался отправляться в поездку{376}.Алексей I воспользовался страхами европейцев по поводу Иерусалима. В конце XI века в Константинополе жило много выходцев c Запада, и некоторые из них занимали очень высокие должности на службе у императора – он отлично понимал значение и эмоциональную притягательность Священного города для латинян. Именно по этой причине он в 1083 году попросил иерусалимского патриарха Евтимия присутствовать при подписании мирного договора с Боэмундом, «ужасным франком», после того как императорская армия отразила первое наступление норманнов на Византию. Присутствие патриарха должно было продемонстрировать, что вторжение на территорию империи является предметом беспокойства одного из самых влиятельных деятелей христианского мира{377}
.Другой пример взят из интерполяции к славянской рукописи, относящейся к тому периоду. В начале 1091 года ко двору хорватского короля Звонимира прибыли послы, отправленные императором Алексеем I и папой Урбаном II. Они представляли альянс между Западной и Восточной церквями, образованный в Константинополе восемнадцать месяцев назад. Послы рассказали Звонимиру и его придворным о том, как Иерусалим и другие святые места пали под натиском язычников, разрушающих и оскверняющих святыни. «Мы взываем к тебе, нашему брату Звонимиру, самому благочестивому христианскому королю, – молили они, – помочь нам ради любви к Христу и Святой церкви»{378}
.В сомнительном письме Алексея I Роберту, графу Фландрии, о котором мы писали выше, также можно отметить умышленное упоминание о Иерусалиме для получения поддержки Запада. Если турки одержат победу над христианским королевством, Гроб Господень может быть потерян навсегда{379}
. Это объединение судеб Византии и Священного города нашло отражение в европейских хрониках начала XII века. «Тревожные новости пришли из Иерусалима и города Константинополя, – писал Роберт Реймсский (он же Роберт Монах), – народ персидский, народ чужой и отвергаемый Господом… вторгся в христианские земли, уничтожил их население убийствами, грабежами и пожарами, похитил нескольких христиан и увел их в свои собственные земли»{380}. Следы этой записи ведут к императору в Константинополь.Проявление Алексеем I заботы об Иерусалиме было умным ходом, с его помощью император хотел вызвать соответствующую реакцию христианского рыцарства Европы, которое все сильнее проникалась этосом набожности и беззаветного служения. Учреждение папой наказаний за участие в боях по воскресеньям и во время церковных праздников помогло исподволь внедрить в сознание западных рыцарей христианские ценности. Теперь европейскую аристократию занимали не только войны и турниры{381}
. Конечно, слова нередко расходились с делом: например, требования епископа Иво Шартрского (любой, кто обнажит меч между заходом солнца в среду и восходом в понедельник, должен быть отлучен от церкви), несомненно, выглядят чересчур самонадеянными. Тем не менее попытки церкви вмешаться в мирскую жизнь были очень серьезными и, очевидно, оказали влияние на общество{382}.