Первый шедевр

Тогда Грегори попытался ударить Амира в кадык, но тот перехватил руку. Нет! Так не получится! Грег извился змеей и оказался на спине Хорвата. Полотенце было в его руке.

– Понюхай-ка это! – Грег двумя руками прижал полотенце к его лицу.

Пальцы прижимали махровую ткань со всей силы. Амир пытался сопротивляться, вцепившись в руку. Он был силен, даже слишком, но с каждой секундой становился немного слабее. Надо лишь потерпеть. Еще немного.

Десять. Руки Хорвата продолжают тянуть вниз, тогда Грегори обхватывает его тело своими ногами.

Девять. Восемь. Семь. Шесть. Амир меняет тактику и цепляется ногтями в лицо Грегори. Тогда он прижимает подбородок к его шее так сильно, как только может.

Пять. Четыре. Три. Сопротивление слабеет. Тогда Грегори усиливает давление подбородком.

Два. Один. Руки Амира безвольно опадают, но Грегори не отпускает. Лишь едва разжимает пальцы, держащие нос, чтобы тот побольше вдохнул хлороформа.

Щелк.

* * *

Резкий запах вернул сознание. Не полностью. Голова раскалывалось, а перед глазами… нет, перед глазом все плыло. Снова ватка с нашатырным спиртом прилипла к сломанному носу. Амир одернул лицо. Действие тут же взорвало голову болью. В пульсирующем алом мраке он угадал лицо Грегори. Того самого Грегори, который был ему как брат.

– О, ты очнулся, – Грегори, кажется, улыбнулся, сложно было утверждать это наверняка.

– Черт возьми… что ты со мной сделал?

Амир попытался пошевелиться, руки оказались свободны, как и ноги, но висели в паре футов над землей. Каждое движение давалось с большим трудом. Грегори держался от него на расстоянии, и… совсем голый. Он спрятал правую руку за спиной…

– Ты спрашивал, «как работает моя хреновина», – Грегори постучал окровавленным ногтем по металлу. – А я обещал тебе показать.

– Ты чертов маньяк!

– Я решил построить этот механизм для рисования маятником. Принцип простой: ты подвешиваешь емкость с краской на веревку и позволяешь гравитации творить твою работу. Краска течет равномерно и выводит геометрию узора на холсте.

Грегори ходил туда-сюда, потом стал наворачивать круги, заходя за спину Амиру. От него шло абсолютное, одухотворенное зло, тихое, вкрадчивое, скрытое.

– Но я решил не доверять весь процесс гравитации. В каком-то смысле, ты мой соавтор. И мы с тобой, дорогой мой друг, напишем эту картину вместе… Заткнись, черт!

– Я ничего не говорил, – выдохнул Амир.

– А я и не тебе… так о чем я…

– Грегори, ты болен! Я не знаю, что с тобой произошло, но это не ты!

– Это я, Амир. Это всегда был я. Каждую минуту своей жизни. До последней капли… Только сейчас я…

– Ты не виноват, Грег, – прошептал Амир. – Ты был всего лишь ребенком.

– О чем ты?

– О твоей маме. Она была больна, она не хотела, чтобы все так…

– Не говори о ней!

– Грегори, что бы ты ни натворил… еще не поздно… Очистить свою совесть…

Художник подошел к нему поближе, глядя в один оставшийся глаз. Он вытащил руку из-за спины с небольшим пультом с желтыми стрелками. Амиру показалось, что это не единственный предмет в его руке…

– Моя совесть чиста, Амир. Я не убийца. Я творец!

Лампы над потолком зажглись ослепляющим светом, Амир зажмурился от рези в глазу. Лишь в самый последний момент он увидел, как в руке Грегори сверкнуло лезвие опасной бритвы, которой он несколько часов назад гладко выбрил свое лицо. По шее и голой груди потекло что-то горячее. Грегори отступил на несколько шагов и лег на холст. Тело Амира резко поднялось под самый потолок. Он схватился обеими руками за шею, пытаясь остановить собственную кровь.

Кровь с едва слышным стуком падала на белоснежный холст. Как капли дождя по зонтику. Стук становился все чаще. В панике Амир попытался извернуться всем телом, но лишь сильнее раскачивался на тросах. Внезапно конструкция начала двигаться вперед. Конвульсии становились все сильнее – он пытался вырваться из оков, но лишь сильнее разбрызгивал содержимое своих сосудов.

Грегори лежал под кровавым дождем и, кажется, улыбался с закрытыми глазами. Кровь капала ему на лицо, тело, даже на причиндалы между ног. С ужасом Амир смотрел на то, как огромный холст стремительно менял цвет с белого на красный, покрываясь мелкими черными точками.

Последнее, что он успел подумать, прежде чем сознание его оставило…

Картина была прекрасной…

Глава 12: Фрагменты единого целого

Оливия очнулась, вся покрытая холодной испариной. Малышка в ее чреве сильно разволновалась, причиняя маме сильную боль. Она посмотрела на вторую половину кровати: Грегори так и не вернулся домой. Опять. Холодная постель душила ее полным разочарованием супружеской жизни. Оливия последние несколько недель чувствовала себя брошенной и ненужной.

Низ живота потянуло тупой болью, заставив Оливию сдавленно вскрикнуть. Она закусила подушку, чтобы не закричать сильнее, когда малышка в ней пнула ножкой. Слеза выкатилась и капнула на белую простынь, за ней последовала вторая и третья. Боль стала невыносимой.

– Грегори, черт тебя побрал! Где ты?!