Первый шедевр

Ярость давно улетучилась. Грег стоял почти голый, с разводным ключом в руке, желающий убить ничего не значащего ни для него, ни для общества человека. Зачем он с ним заговорил? Зачем дал ему рассказывать про своего ребенка, свою жену? Теперь это не просто человек…

– Я тоже был не просто человек! – завопил Тим в лицо Грегори. – Только ты меня ни хера не спросил, а что же я вижу на твоей блядской пустой картине! Может быть, я бы тебе рассказал про Куки младшего, и ты бы меня отпустил живого и невредимого? А, мудила?!

– … уже не мыслил жизни без наркоты, и пошел по наклонной…

– Так чего ты стоишь, размазня? Пожалеешь этого вонючего бомжа? Нас все в жопу поимела жизнь! Только вот сейчас ты решаешь, жить ли ему дальше, или стать очередным бурым пятном на твоем холсте!

– … на улицах не выжить в одиночку, но я пытался…

– Ты долго будешь маяться херней?! Может, купить еще дюжину куриц-зомби – сделаем из них живую инсталляцию! Пойми ты уже наконец: Гитлер вошел в историю, убивая людей. Тед Банди, Джек Потрошитель, Джеффри Даммер! Ты никогда не войдешь в историю, если будешь рубить куриц и плескаться свиной кровью!

Бомж допил содержимое бутылки, смачно рыгнув. Он уже оперся руками на колени – собирается встать.

– Спасибо, что выслушали, сэр. В наше время очень сложно встретить таких людей. Вы хороший человек, – сказал Лапша, отрывая зад от стула.

– Сейчас или никогда. Сдохнешь в неизвестности или войдешь в историю!

Рука обрушила разводной ключ в темечко Лапши, в глубину его сальных нечесаных патл. Он вскрикнул, оставшись в напряженной позе, согнув колени и выпрямив спину. Еще удар.

– Вот! Вот настоящий Грегори Бойл, – завопил Куки. – Узри, мир! Грегори Бойл – художник, убийца, миллионер!

Лапша падает на колени. Его и без того слипшиеся волосы окрашиваются в ярко-красный влажный цвет в месте удара. Поза напряжена, но руки замерли в неестественном положении – поврежден мозг, двигательный центр.

– Что ты стоишь? Хочешь бросить все на полпути? Как твоя мамаша, пытающаяся выбраться из петли!

Ярость снова вернулась. Другая. Она не направлена на Грегори. Она направлена на голову Лапши, к которой щекой прижался Тим, нежно приобняв одной рукой. Он улыбается, дразнит, провоцирует и продолжает говорить.

– Ой, Грегори! Ты уже вернулся! Подожди, сейчас мамочка задушит себя, и вы пойдете есть мороженое!

Третий удар расколол череп. Лапша упал ничком на холст: его лицо, начиная от кончика носа, легло на полу, а вот голова – на белый прямоугольник. В пустом снежном пространстве красными бусинами появились три капельки крови.

Тим ничего не говорит – он тоже лег на холст, ногами от бомжа, и теперь смотрит на Грега. Мертвец продолжает улыбаться. Грегори давно не заглядывал в его глаза, покрытые белесой пленкой смерти, сквозь которую странным образом просвечиваются искренние детские эмоции. Он будто говорит: «Не останавливайся, продолжай бить: посмотрим, что из этого выйдет».

И Грегори снова ударил, попав точно в расщелину. Холодный металл добрался до мягкого мозга, покрытого серой оболочкой, фонтанирующей розовыми брызгами, кости черепа немного разъехались в стороны.

Струйка крови медленно выползает из-под головы на холст и так же медленно растекается по белой пустыне абсолютной пустоты.

Наполняет ее душой.

Руки дрожат. От запаха и адреналина хочется проблеваться. Грегори делает над собой усилие, чтобы сдержать поры, и снова заносит ключ, но уже высоко – над самой головой. Хрясь! Кровь брызгами летит в лицо, оседая на длинных ресницах. Холст преображается россыпью крохотных рубинов. Тим улыбается еще шире, наблюдая за эмоциями Грега, которых он сам не может видеть. Но почему-то видит. Будто бы смотрит на себя глазами Куки. И видит, что на лице Грегори Бойла нет страха, нет сожаления. Наверное, так его лицо выглядело в тот момент, когда он узрел свой первый шедевр.