Первый шедевр

Но довольно эмоций! Картина не закончена! Нужно вернуться к мерзкому примитивному физиологическому процессу ее создания. Нужно размозжить голову Лапши!

Вынуть из мозга все воспоминания о Лапше Младшем, малюющем рыцарей круглого стола.

Извлечь любовь к жене, горечь расставания и тоску о просранной жизни.

Достать из закромов черепной коробки воспоминания о Вьетнаме, криках сгорающих заживо гуков и их детей. Пулеметными очередями рассечь густой мясистый мозг.

Выжать из его кусочков воспоминания об одинокой жизни на улицах Нью-Йорка, пропитать их болью первой ломки и тяжестью последнего похмелья.

Раскрошить его сраную патлатую немытую голову, чтобы высвободить и запечатлеть всю его дерьмовую жизнь на небольшом прямоугольнике некогда белого холста.

Грегори бил, пока череп Лапши не превратился в кашу, оставив крошки костей и розовые кусочки мозга на холсте, пропитанном его кровью. Да и сам художник был заляпан с ног до головы. Это не отвратная свиная кровь, мертвая и вонючая. Эта краска настоящая. Только сейчас Грегори осознал, что имел в виду Омович – душа, запечатленная в холсте. Его рукой. Рукой настоящего художника. Разводной ключ выпал с громким звуком о кафель, вывел Грегори из транса. Животного опьянения. Быть самим собой. Настоящим собой.

– Эй, маэстро! Не хочу прерывать твою дрочку на самого себя, но картинка-то получается смазанной. Надо бы убрать весь мусор, пока он к херам все не испортил.

Грегори, вздрогнув, последовал указаниям Куки. Он голыми пальцами принялся убирать все лишнее, что не должно ни в коем случае испортить его картину. Кусочек за кусочком. Кропотливая работа. Настоящего художника.

Когда работа была закончена, он критически осмотрел картину.

– Похоже на алое дерево, охваченное пожаром ядерного взрыва.

– Да? А я вижу бабочку, – сострил Куки.

– Нет, я серьезно. Что скажешь?

– Ладно, если серьезно… Да хер его знает, на что эта мазня похожа. Но раз он воевал во Вьетнаме… Пускай будет напалм в джунглях.

– Думаешь? Как-то примитивно…

– Слышь, ты только что сказал про дерево в пожаре. Я изъясняюсь твоими мыслями, дебил. Лучше реши, что делать с телом – рассвет совсем скоро.

– Значит, оставлю его пока здесь, – ответил Грегори.

Он пошел в душ, чтобы смыть с себя кровь уличного бомжа-наркомана.

Сэр Николас осторожно выполз в центр студии, вышаркивая лапками по свиной крови. Безголовая курица явно не осознавала, что сегодня ночью рядом с ней родился очередной шедевр Грегори Бойла.

Шедевр № 2: «Древо смерти».

– Я бы все-таки поработал над названием, – заметил Куки.

Глава 11: Маятник

В своих снах Рэй пытался вернуться к образу одинокой скалы и океана, но сознание снова и снова относило его морской волной до небольшого двухэтажного домика с белой оградой. Он просыпался в холодном поту и с дикой болью каждый раз, когда оказывался на самом пороге, прикасаясь к холодной мокрой дверной ручке. Вот и сейчас он содрогнулся телом, закованным в гипсовый мешок. Кожа готова была лопнуть, будто изнутри ее прогрызали черви, мерзкая щекотка ползающих под гипсом насекомых изводила его, и даже обезболивающие, которые давали пару раз в день, не могли прогнать мерзких паразитов.

– Который час? – нервно выдохнул в пустоту Рэй.

– Уже вечер, герр детектив! – отрапортовал сосед. – Раз уж ты проснулся, может, в шахматы?

– Мне неинтересно с тобой играть. Какой сейчас день?

– Вроде четверг, восьмое февраля, – неуверенно ответил сосед.

Время в этой клетке, наполненной звуками боли и страданием всех ее пленников, практически перестало существовать, став чем-то эфемерным. Придуманным и навязанным. Он не мог смотреть в окно, но света оттуда было слишком мало. Чертова зима с ее бесконечными дождями и серостью, как вся его жизнь, залитая янтарем в самых худший ее период.

– Здравствуйте, Рэймонд. Как ваше самочувствие, – тихой поступью кошки Иезекииль оказался у самой кровати Милт, застав его врасплох.