– Сэр, а позволите мне для начала выпить… Это действительно жуткое зрелище, – робко попросил Лапша.
– Да, конечно, – Грегори пошел на импровизированную кухню, состоящую из двух навесных шкафчиков, поставленных на пол возле холодильника, чтобы взять чашку.
Лапша одним глотком прикончил виски и пошел наводить порядок. Грегори закрыл дверь, и убрал ключ в карман. Дабы не терять времени он взял холст, измазанный каплями собственной крови и куриными перьями с начал его замазывать белой краской.
– Не сейчас, мне нужно подготовиться, – сквозь зубы ответил Грег.
– Что за херня? – Лапша подпрыгнул на месте, едва сохранив равновесие. – Что за колдовство?!
Возле швабр дремала обезглавленная курица, которая оживилась при приближении бомжа и изучала его с высоты своего птичьего роста, вертя обрубком.
– Это мой питомец. Сэр Николас, – небрежно отозвался Грег. – Не обижай его, и он не обидит тебя.
– Как он живет без головы? – вцепившись в швабру спросил Лапша.
– Так же, как и пять миллиардов населения земли, – заметил Грег.
Когда холст был загрунтован и успел основательно просохнуть, Лапша смог отмыть меньше половины помещения. Он больше разводил грязь, чем ее убирал, но Грегори уже это мало интересовало. А вот разговоры Лапши о его нелегкой жизни, разводе с женой и жидо-масонах в американском правительстве уже начинали надоедать. Грег снял просушенный холст в подрамнике с мольберта и положил на пол. Рядом он поставил бутылку виски, а на будущую картину бросил пятидесятидолларовую купюру.
– Лапша! – позвал бомжа Грег. – Завязывай, уже поздно. Присядь отдохнуть.
– О, спасибо, сэр, – бомж вспотел от трудов и паров крови.
– Присядь, выпей, – Грег указал на складной стул. – Ты хорошо потрудился. Днем можешь прийти снова и заработать столько же.
Лапша покорно сел на стул и схватил бутылку виски, жадно глотая ее содержимое из горла. Деньги лежали перед ним, но он их будто бы не замечал.
– Вы очень добры, сэр. Признаюсь, тогда на улице… я подумал, что вы меня изобьете. Белые парни не любят стариков вроде меня, постоянно пытаются самоутвердиться за счет слабых. А я ведь воевал во Вьетнаме…
– Я ведь проливал кровь за свою страну, но все равно остался человеком второго сорта…
Тим оскалился. Бомж продолжал вспоминать былые дни, даже не замечая, как Грегори начал раздеваться, пока не остался в одних трусах. Он унес в шкафчик одежду. Там же он выбирал инструмент для своей будущей картины. Нового шедевра. Выбор пал на разводной ключ, оставленный, видимо, прежними арендаторами под мойкой. Грегори взвесил его в руке – должно сработать. Он спрятал инструмент за спину и подошел поближе к бомжу.
– Лапша, ты не взял деньги. Они прямо перед тобой.
– Ох, сэр, я даже не заметил, – он ловко схватил купюру и, скомкав, отравил в карман засаленных и измазанных кровью штанов.
– Скажи что ты перед собой видишь, – вкрадчиво спросил Грег, но достаточно громко, чтобы старик не обернулся и не стал переспрашивать.
– Белый лист, – ответил тот.
– Любой шедевр всегда начинается с идеи, а воплощение – с чистого листа, – продолжил Грег.
– Наверное, вы правы. Я помню, впервые рисовал со своим сыном, когда ему было только четыре года. Он спросил меня, что бы я хотел нарисовать, а я не нашелся, что ответить. Ему сейчас, наверное, столько же лет, сколько и вам, сэр.
Рука, держащая разводной ключ, онемела и вспотела.
– И он стал рисовать рыцарей круглого стола. Очень уж он любил сказки про короля Артура, – в голосе Лапши мелькнула слезливая нотка. – Мне его сильно не хватает, сэр. Как и моей жены. Я сам все просрал – знаю. Не знаю только, как она терпела меня столько лет… Я не должен был вернуться с войны, но вернулся. Совершенно потерянный, лишенный всякой надежды, не понимающий, как жить мирной жизнью…