Первый шедевр

– Мой хер – тяжелая штука. Я им сейчас тебе по лбу постучу.

Грег прекратил толкать конструкцию и взглянул на холст, опустив тросик – Тим был прав: вся льющаяся кровь собиралась уродливыми лужицами на полотне. Но это было еще не все – из глубины студии на холст приперлась обезглавленная курица, вставшая посредине кровавой лужи.

– Черт. Надо ее убрать, – сказал Грег и осторожно пошел к холсту.

– Надо было ее убрать с самого начала, а не играть в сраного гуманиста!

Как только Грегори сделал шаг, курица повернула обрубок, где раньше была голова и бросилась от него в противоположную сторону, оставляя следы окровавленных лапок. Глаза расширились, Грег, позабыв о тонком тросике в руке, рванул за птицей, пачкающей дорогой холст. Небольшая крышечка разинула чрево, содержимое резервуара тугой струей вылилось на пол, забрызгав все окружение маслянистыми бордовыми каплями крови. В ней же был и Грег.

– Ха-ха-ха! Да ты же Пикассо в мире бездарностей! Только посмотри на себя!

– Твою же мать! Завали пасть, Тим!

– Даже в соревнованиях на звание самого тупого человека ты бы занял второе место. Потому что ты еще неудачник! Ха-ха-ха!

Ярость вперемешку с кровью застилала глаза Грегори – злость на Тима, на чертову безмозглую курицу, но в первую очередь на самого себя. Ярость рвалась через поры кожи, прожигала одежду, разрывала тело. Кажется, только липкая воняющая скотобойней и дерьмом кровь, покрывающая его одежду, лицо и волосы, препятствовала его самовоспламенению. Он прошлепал по красному болоту до небольшого участка пола, не запятнанного свиной кровью, разделся догола, бросив перемазанный халат на залитый холст, и пошагал в душ.

– Куда ты поперся?! Кто это все будет убирать?! – сквозь дикий хохот поинтересовался труп.

Он включил воду, вцепившись ногтями в волосы и кожу, растирая, смывая кровь, пытаясь дать воде заглушить свою ярость. Но с каждой минутой она только усиливалась. Как напившаяся кровью пиявка из его снов.

– Ты никакой не художник. Ты посредственность, которой однажды повезло, – послышался шепот Тима за стеклом. – В этой жизни не способен сделать что-то стоящее. Не своими силами. Никому не нужно то, что ты делаешь.

Горячая вода разжижает густую кровь со скотобойни. Очень медленно. Розовая вода омывала его ноги.

– Это просто творческий кризис, – попытался оправдаться Грег.

– Нет никакого кризиса! Потому что никогда не было никакого творчества, – заорал за стеклом Тим

. – Ты сублимировал свои детские комплексы и невыраженную злость в карикатурах, которыми можно лишь рекламировать фильмы ужасов.

– Нет! Это форма искусства!

– Эта воняющая свиным говном кровь, покрывающая каждый дюйм бывшего офиса по продаже пылесосов. Ты здесь лишний. В этом здании. В этом городе. В этой стране. В этом мире!

Наскоро помывшись, Грегори оделся, закрыл студию и направился к ближайшему круглосуточному магазинчику. За выпивкой. На улице уже стемнело, моросил дождь. Пожилой араб без интереса, но с некой укоризной в глазах посмотрел на Грега, когда тот расплачивался за бутылку Jack Daniel's.

Грегори вышел из магазинчика, сорвал крышку и жадно присосался к горлышку. Ему совсем не хотелось возвращаться в залитую кровью студию. И еще меньше – к беременной жене. Через дорогу от лавки стояли исписанные граффити таксофоны. Нужно позвонить Оливии, предупредить, что он не вернется. И снять номер в гостинице. Нажраться, проспаться, и завтра вызвать клининговую службу.

– Ты даже своей жене не нужен. Хорошо, что ты это понимаешь, –

заметил Тим.

Грегори не без труда вспомнил домашний номер их квартиры и опустил монетку. Пока шли гудки, он разглядывал ободки крови под каждым ногтем.

– Алло? – голос Лив звучал сонно.

– Дорогая, это я, – он попытался сделать тон максимально мягким. – Я сегодня не приду домой…

– Что? Почему, Грег?

– Я… очень расстроен. В студии бардак и мне надо его исправить.

– О чем ты говоришь? Возвращайся домой, Грегори!