Пеший камикадзе, или Уцелевший

— А чего фамилии разные?

— Я когда из семьи ушёл, он сразу хотел поменять. А поменял, когда в ФСБ взяли — взял материну, девичью, чтоб ничего общего со мной не иметь.

— И как вы сейчас?

— Как видишь — никак. Радикулит меня разбил, так он быстро мне замену нашёл. Ну ничего, я оклемаюсь, снова за баранку пересяду. Я уже всё решил, с сыном мне до самой смерти не примириться, а раз по — другому не выходит, по — иному мне не надо.

— А как же дочь?

— А что дочь? Дочь меня тоже знать не хочет. Вот, такой я человек чудесный! В кавычках, конечно…

Егор шёл легко, будто во всех суставах смазанный. Так ему казалось. Сомнений не было, ощущал он это только потому, что был пьян. Или как резонно говорил по таким случаям Песков: вмазан. А может, эта лёгкость наблюдалась исключительно на фоне разбитого радикулитом старика. Ильичу очевидно было тяжело и трезвым, и вмазанным, а Егор будто порхал, изредка оступался, вследствие чего переходил на лёгкое подпрыгивание на здоровой ноге, точно заигрался в классики, а лестничные перила казались опциональными. Глубоко внутри Егора зарождалась энергия, которая растекалась по ногам и рукам, чесалась и звенела в пальцах и в сжатом кулаке, той особой механической сверхсилой, какой он порой затягивался прямиком из воздуха и плавил в цепких мозгах, где все моря в момент мелели до колен. У Кагарлицкого подобного эффекта не наблюдалось, видно радикулит был нешуточным.

Казарма Медведей находилась на трёх этажах соседнего подъезда, куда прошли, не выходя на улицу, через проём в стене, проделанный дисковой пилой этажом ниже. Медведи здесь занимали все квартиры со второго по четвёртый. Туда Ильич и привёл Егора.

— Живой?! Думал, ушатает тебя старый, — обрадовался Песков.

— Что и где должно расшататься? — обиделся Ильич, не понимая о чём речь. — И чем ты там думал?

За столом в глубине комнаты, смутив Биса присутствием, сидел Медведчук и что — то записывал в блокнот.

— Не парься, ротный чел бомбейский, — сказал Песков не без гордости и значимо добавил, — в «Альфе» служил, в Ираке воевал…

Первое, о чём подумал Егор что уже слышал об «Альфе» в Ираке и заимствованных там методах пыток, успешно применяемых дома.

— …Он всё понимает, — Песков сморгнув, мелко — мелко и часто закивал. — У нас уже есть один контуженный сапёр, правда, непроверенный в сапёрных делах так ротный ему по воскресениям пиво пить разрешает. Сапёрить больно не доверяет, боится, что может нахимичить чего не того и тому поотрывает всё к чертям собачим. Блин, извини, брат, — спохватился Витя, — совсем не это хотел сказать, не имел в виду тебя…

— Пескову у нас лучше помалкивать, — не отрываясь от дела сказал ротный, — да, Песков?

— Болтун, да ещё к тому же балбес — это уникальная находка для шпионов, — беззлобно добавил Ильич.

Витька смущённо затих на краю дивана.

— Малой, ну — ка наведи нам всем чайку, — предложил Ильич. — Ага? — окинул он всех цепким взглядом. — Давай, шеметом. Исправляйся.

Песков с виноватым видом вышел из комнаты.

— Слышал от одного ополченца об Ираке и Кении, так это правда? — спросил Егор Медведчука. — Я уж решил, что это пьяная выдумка?

— Правда! — крикнул Витька из-за двери.

— Вот, шельмец! Тебя куда отправили, а? — тяжело поднялся Ильич и вышел за Песковым с решительным видом того поколотить.

— Правда — то правда, — отвлёкся Игорь, — но не всё, что рассказывают.

— И как там? В Ираке?

— Тепло. Сытно. Познавательно, — последовал уклончивый ответ.

С внимательным видом и трепетом Егор ждал рассказа о тайных операциях, отчаянном сопротивлении или о чём — то подобном, но, когда ничего из того не последовало и повисло молчание, он с удивлением для себя, воскликнул:

— И это всё?

— Ну, да, — сказал Игорь. — Обеспечивали безопасность нашего посольства в Ираке. В две тысячи четвёртом. Ротация групп происходила каждые полгода, — Игорь умолк и, как показалось Егору, тот сам удивился тому, что рассказать особенно было нечего.

В проёме появился Кагарлицкий:

— Игорёк, может лупанём по пятьдесят, а? Свежий хлеб подвезли и ещё кое — какой провиант…

Медведчук очень строго посмотрел на Кагарлицкого, совсем никак сын на отца, подумал, надёжно закрыл блокнот, заботливо заложив между страниц закладку и одобрительно кивнул:

— Ладно, тащи.

— Витька, не надо чаю! — крикнул Ильич. — Дуй, за мной, подсобишь!