Песнь Давида

– Мы спасли друг друга.

– Нет, чувак. Я бы дал тебе утонуть. В том и разница между нами. По крайней мере, между тобой и прежним Моисеем. Я бы позволил тебе утонуть, чтобы самому удержаться на плаву. Я был готов на все, чтобы выжить, но ты был не таким. Ты бы умер, чтобы не дать мне пойти на дно. Может, в конечном итоге это помогло нам обоим. Но это ты спас нас, Таг. Не я.

– А как же все те люди, которым ты помогаешь своими картинами?

– Я лишь связной. А вот ты – спаситель. Поэтому ты и борешься так отчаянно – по-другому ты просто не умеешь. Но этой девушке не нужен спаситель. Она хочет любви. Две совершенно разные вещи. Джорджия больше похожа на тебя, поэтому мы и сошлись. Но Милли? Мне кажется, она такая же, как я. Она просто наблюдает. Впитывает все, как губка.

– Наблюдает? – переспросил я, сухо улыбаясь.

– Наблюдает. Для этого не нужно зрение. Могу поспорить, эта девушка уже знает, что ты из себя представляешь, и ты все равно ей нравишься. Она не нуждается в спасении. Я тоже не хотел, чтобы меня спасали, особенно Джорджия. От нее я хотел подчинения.

Взгляд Моисея задержался на жене, катавшей Генри с Милли на лошадях, которых она собственноручно объездила. Ее спина была прямой, голос – уверенным. Она была высокой юной женщиной со стройной, спортивной фигурой и выгоревшими на солнце волосами, которые она собрала в толстую косу до пояса. Слова «подчинение» не было в ее лексиконе. Но затем она подняла голову, и я наблюдал, как ее взгляд прошел мимо меня и остановился на Моисее, державшем их спящую дочку. И тогда я понял, что он имел в виду. Иногда подчинение значит, что нужно отпустить свою гордость, позволить кому-то другому взять бразды правления, доверить кому-то свою любовь и жизнь, даже если они этого не заслуживают. И Джорджия это сделала.

– Хочешь заполучить Милли? В какой-то момент тебе придется снять свой плащ и сдаться, малыш, – голос и взгляд Моисея смягчились. – Подчиниться.

– Кто сказал, что я ее хочу? – возразил я.

– Да ладно тебе, чувак! Ты говоришь с наблюдателем. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Не пытайся втереть мне эту чушь.

– Значит, у меня лучший друг, который видит все, и подруга… – я не мог сказать «девушка», – …подруга, которая не видит ничего.

– Она видит достаточно. Это ты слеп. Слеп потому, что напуган, а напуган потому, что знаешь, что уже слишком поздно. И тебе стоит бояться, приятель. Любить ее будет нелегко. Они с Генри идут в комплекте со сложностями. Но черт возьми, Таг, ты никогда не интересовался теми, кого легко любить. Я настолько непривлекательный, насколько вообще возможно, а ты буквально накинулся на меня! Я не мог от тебя избавиться. Тебе нравится, когда жизнь бросает тебе вызов. Черт, да ты живешь ради этого!

– Я еще не пришел к этому осознанию, Моисей, – твердо ответил я. – Не дави на меня.

– Сказал мужчина, который советовал мне быть жестким и напористым с Джорджией.

– И я оказался прав, не так ли? – самодовольно посмеялся я.

– Да, как и я сейчас. Ты не готов? Что ж, справедливо. Но не обижай ее.

– С чего бы мне ее обижать, Мо?! – Порой он бесил меня до скрежета зубов.

– Потому что ты бываешь идиотом. – Он улыбнулся мне над крошечной головой своей дочери, а я задумался, как и куда его ударить, чтобы она не выпала у него из рук. – Ее мать мертва.

Утверждение, не вопрос. Моисей не спрашивал – ему это не нужно. Его ухмылка исчезла, а взгляд стал отчужденным, как всегда, когда ему приходило видение.

– Да, – кивнул я. – Уже давно. Рак легких. Их отец ушел спустя год после того, как Милли потеряла зрение. Милли думает, это потому, что он не мог справиться, что у него сын, страдающий аутизмом, и слепая дочь. Не знаю, правда ли это, но они никак не поддерживают с ним связь, помимо денег. Радует хотя бы то, что он платит алименты.

– Ее мать волнуется о детях. Она постоянно показывает мне Амелию, прогуливающуюся с тростью, и детскую книгу. Что-то о великанах.

– Они хорошо справляются. Приглядывают друг за другом, – возразил я.

– Гм-м, – промычал Моисей, и в моем животе появилось неприятное, маслянистое чувство.

– Она же не ждет одного из них, правда, Моисей?

Он говорил, что призраки часто вились вокруг родственников, когда те должны были умереть. Словно хотели поприветствовать их или забрать домой.

– Нет, не похоже на то.

Моисей больше ничего не сказал, и я позволил ему сменить тему. Я привык к его причудам, дару и нежеланию изъясняться.

(Конец кассеты)

Моисей

– Ты видел мою маму, Моисей? – спросила Милли.

Я кивнул, но затем опомнился и ответил вслух:

– Да.

– Как она выглядела?

Я услышал в ее голосе нотки тоски и сомнений.

– Как ты. Темные волосы, голубые глаза, неплохое телосложение. Я понял, кто она, как только увидел ее. Но вы с Генри стояли прямо передо мной. Не трудно было сложить два и два.

Милли быстро помотала головой, словно хотела прочистить мысли, пересмотреть все, что она знала о жизни. Так всегда. Людям нужно время, чтобы осмыслить невероятное.

– Книга… книга о великанах. Что это? – спросил я, давая ей что-то, на чем можно сосредоточиться, пока ее голова и сердце пытаются найти компромисс.