Песнь дружбы

И Шпан стал говорить о том, что человек может оставить после себя миллионы, но если он был бесчестен, его зароют как собаку и одни лишь воры соберутся у его могилы. А честный нищий будет похоронен с почестями, и все будут его оплакивать. Воры, стоящие у могилы миллионера, не плачут. Шпан говорил о двадцатилетней дружбе, связывавшей его с отцом Германа, и голос его впервые зазвучал теплее. Но внезапно он словно устал, перестал находить нужные слова, и лицо его снова приобрело прежнее удрученное и отсутствующее выражение. Он умолк, пряча глаза за опущенными серыми веками. Прошло немало времени, прежде чем он снова вспомнил о присутствии Германа. Он поднял глаза и сказал:

— И ко всему ты еще понес большие материальные убытки, Герман. Борн превратился в развалины. Это большое несчастье — слов нет! Но что значат материальные убытки? Ничего! Потерять людей, которых мы любим, потерять честь — вот подлинно непоправимая утрата! Материальные убытки! О, как охотно я, например, отдал бы все мое состояние за то, чтобы Фриц сидел передо мною невредимый, как ты, Герман! Поверь мне, Герман, поверь мне! — проговорил он, внезапно охваченный сильным волнением; его руки дрожали, лицо покрылось смертельной бледностью. — Я предпочел бы быть нищим! — Герман никогда не видел Шпана таким взволнованным.

Шпан поднялся, тяжело дыша. Герман тоже встал.

— Что же ты думаешь теперь делать, Герман? — спросил Шпан, овладев собой.

— Я буду трудиться и попытаюсь опять выбраться на поверхность! — ответил Герман и невольно выпрямился.

Шпан кивнул, устремив глаза вниз. Он, казалось, глубоко задумался. Затем проговорил:

— Да, попытайся, Герман! Свято храни память твоего отца и честь его имени! — И пробормотал, что в настоящий момент он не может, к сожалению, помочь Герману ссудой. Он охотно сделал бы это, но сейчас, к сожалению, никак невозможно. Если Герману понадобится его совет, — он, Шпан, в любое время к его услугам. Кровь бросилась Герману в голову. У него никогда и в мыслях не было обращаться за помощью к Шпану, скупость которого была общеизвестна. Шпан вежливо отворил дверь.

До этого момента Герман все еще надеялся, что Христина спустится к ним. Он прислушивался к тишине, царившей в доме; нигде ни звука, не слышно ни скрипа дверей, ни шагов.

— Как поживает Христина? — спросил он официальным тоном, когда они вышли в лавку.

Шпан рассеянно взглянул на него.

Христина? Она сейчас чувствует себя неважно, по крайней мере в последние дни. Он ею недоволен. У нее и всегда-то был не особенно легкий характер, она была своевольна, жила своими мечтами, но теперь один бог знает, что с нею происходит! Правда, он сейчас не особенно приятный собеседник и Христина в конце концов молодая девушка. Он разрешил ей, несмотря на то, что со времени смерти Фрица не прошло и года, брать уроки танцев, чтобы она немного рассеялась. Но, по-видимому, и этого не следовало делать. Нет, он сейчас недоволен ею.

— Передайте, пожалуйста, от меня привет Христине, господин Шпан!

— Спасибо! — отозвался Шпан, и Герман вышел.

9

Когда Герман спускался с крыльца шпановского дома, его ослепил отблеск огненного облака: освещенное заходящим солнцем, оно стояло высоко над крышами рыночной площади. Оно странным образом напомнило ему два оконных витража, которые около ста лет тому назад принес в дар церкви св. Иоанна один из Шпанов и которые сверкали таким же ярким пламенем. Герман был разочарован и расстроен. Его визит к Шпану был не слишком удачным, это нужно признать. Шпан принял его, разумеется, вежливо, но вместе с тем сдержанно, почти холодно. Герман усмехнулся. Деньги? Пусть себе хранит спокойно свои деньги, церковные витражи и шпановский фамильный склеп в придачу. Герману не нужны его деньги! Ни Шпан, ни кто-либо другой не дождется, чтобы он стал унижаться, даже если ему придется вскапывать свои поля голыми руками!

Но, в сущности, его расстроил вовсе не холодный прием, оказанный ему Шпаном. Его беспокоило совсем другое. Христина! Почему она спряталась от него?

Он сделал несколько мелких покупок и отправился домой. На западе, где закатилось солнце, на небе еще развевались огромные догорающие дымчатые знамена, но темнота быстро поглотила их. Впрочем, Шпан ведь сам сказал, что Христина в последние дни не совсем здорова. Может быть, она простудилась, может быть у нее как раз работает прачка, и она не могла показаться? Кто их знает, этих женщин! Возможно, что она завтра же придет в Борн, завтра или послезавтра. Почему бы и нет? О, она наверное придет теперь, после того какой был у них! «Чем ты поручишься, Герман?» Герман готов был поручиться чем угодно.

Из кухни Бабетты неслись крики и смех, и, распахнув дверь, Герман остановился пораженный. Кухня была полна великолепным, неописуемо приятным запахом — запахом свежевыпеченного хлеба!