Песнь копья

— Кажется, Куга принёс пользу, — сказал Марадин, следя за тёмным человеком из-за спин хирдманов. — Он стоит там, господин Кнуд, стоит и раскачивается! Не знаю, как долго это продлится, скорее, поднимаем корабль и тащим к воде! Нас как раз и осталось, чтобы справиться с одним драккаром, сядем на вёсла, и прочь отсюда! Парус…

— Что ты несёшь, безмозглый карлик? Чтобы я бежал?!

Кнуд Косолапый набрался сил встать на ноги, отшвырнул хирдманов, пытавшихся его поддерживать. Руки вновь начали слушаться, хотя пальцы дрожали, — проклятый южанин, пожри Гедаш его душу! Взгляд вождя казался осоловелым, он попытался стянуть с себя кольчугу, но это и в полной силе без помощи сделать было трудно.

— Помогите мне сукины сыны!

Хирдманы, привыкшие бояться Кнудова гнева пуще смерти, бросились стягивать с него доспех, а следом и остальное облачение. Марадин понял, что происходит и молча воззвал к пращуру всех гномов Туландару о силах. Из всех ближних именно ему было доверено хранить на шее крошечный мешочек со шнурком, и теперь белый гном полез за этим просаленным лоскутом кожи. Кнуд уже был наг, оставил даже оружие и протянул руку. Из мешочка на ладонь выпало несколько желтоватых грибков.

— Бегите, или сдохните, выбирайте сами.

Кнуд побрёл к врагу, тщательно пережёвывая грибы увширах и бормоча молитву Бьёрнегвари, покровителю всех, упивающихся битвой. То был единственный бог, чей алтарь принц Стигги орошал кровью, и от которого получал благословение. Вот оно, пришло на зов смертного свыше, песнь голодного медведя, заставляющая мясо и кости расти!

Хирдманы бежали, зная, что грядёт. Преображение было быстрым, но мучительным, ужасающим, как будто нечто огромное рвалось из тела человека, пытаясь разодрать его изнутри и изнутри же сожрать. Плоть, кость и волос принялись разрастаться хаотично, перетекать друг в друга как тесто, огромные когти прорывались сквозь кожу и пропадали. Кнуд рос, перекатывался бесформенным комом, у которого отрастали лапы; из его спины и груди вырвались огромные челюсти, сдавившие изуродованную человеческую голову, и когда она пропала в глотке, на морде громадного медведя прорезались глаза. Превращение свершилось.

Медведь-великан промчался к чёрному человеку, роняя голодную слюну; в его голове дремала тень Кнудова разума, которая подгоняла зверя ненавистью. Хруст черепа на зубах и сладкий вкус мозга обещал великое наслаждение.

///

Майрон обернулся и плюнул потоком ослепительно-белого пламени прямо в распахнутую пасть. Захлебнувшись, мгновенно ослепнув, оборотень споткнулся и упал, а южанин продолжал изрыгать драконий огонь. Громадная туша горела, медведь стонал и кричал то как зверь, то как человек, в его голосе проскальзывали почти различимые слова мольбы, агония была невыносима.

Майрон прекратил только когда вся гурхана изошла из его астрального тела. Он стоял рядом, греясь, купаясь в запахе палёной шерсти, слушая голос врага и наслаждаясь. Наконец Светоч Гнева ударил оборотня в шею, прекратив страдания. Победа. Восторг.

— Не медведи едят меня, — молвил отрёкшийся маг, — я ем медведей.

Взмахнув мечом, словно с него нужно было стряхнуть кровь, Майрон побрёл среди трупов и углей, сам не замечая, как бормочет под нос слова:

— Utnag ongri boren shie… Angren soruz giel shie… Vagorn nazgot iychash shie…

Ночь только началась, а ещё стольких врагов надо было добить.

Глава 18

День 22 йула месяца года 1650 Этой Эпохи, одна из крепостей Порубежного Легиона.

Когда его величество Бейерон Третий, повелел создать новую военную институцию, главные силы королевства ополчились против него. То, что король желал воплотить, казалось знати ненужным усилением его власти в пору преклонных лет; нарушало монополию Академии на магию и, в то же время, послабляло церковные законы, эту самую магию ограничивавшие.

Бейерон, не смутясь, принял вызов трёх великих сил и сделал то, что удалось бы, пожалуй, мало какому монарху в Доминионе Человека, — победил. Опираясь на всеобщую народную любовь, он привёл к покорности знать; пользуясь ослаблением авторитета Церкви в западных регионах Вестеррайха, подавил возгласы жрецов Господа-Кузнеца; напомнил волшебникам, что по воле самого Джассара Ансафаруса они были всего лишь слугами мирских владык и великодушно оставил им монополию на поиск и обучение неофитов. Так старый, больной король проявил силу своей власти.

Новая институция задумывалась как небольшое, но обученное наилучшим образом воинство, вооружённое запрещённым во всём Вестеррайхе магическим оружием. Академия была вынуждена подчиниться и дать выпуск тем волшебникам, которые возжелали бы покинуть её стены, чтобы перейти в ряды новорождённого Порубежного Легиона. За это ренегаты лишались титулования, вторых имён и выходили из-под защиты своей школы; также у них отбиралось право искать себе учеников. Церковь, в свою очередь, получила полномочия надзорного представительства в Легионе.