Песнь призрачного леса

Я уже успела дать показания относительно Фрэнка и аварии. Сказала, что он мне угрожал, пытался запугать – пришлось спасться по мокрой дороге. Отсюда результат. Еще упомянула, что из некоторых высказываний нападавшего прямо вытекает его причастность к убийству моего отчима. Тетя Ина еще лежала тогда без сознания, и хорошо – я боялась, она много лишнего наговорит в таком состоянии. Следователи тщательно все записали, без возражений приняли заявление, но собираются ли дать ему ход – не сообщили. Возможно, решили, что это у меня от сотрясения мозга.

В кармане вибрирует мобильный – достаю. Экран еще немного подсвечивает тети-Инино лицо – с удовольствием отмечаю, что оно стало спокойнее. Она почти уже похожа на саму себя.

– Гляди, мама звонит. – Изо всех сил пытаюсь говорить ровно и спокойно, но рука с телефоном подергивается.

– Шейди! – доносится взволнованный мамин голос. – Слава богу. Мне из больницы уже телефон оборвали, а я не слышала звонков. Ты попала в аварию?! Цела? – тараторит она чуть не в панике. На заднем плане слышно тарахтение Джимова грузовичка.

– Все нормально. Пара царапин, пара швов – ерунда. Но у тети Ины сотрясение, и доктора нас одних не отпускают. А ты… ты как? Все ли…

– Не беспокойся, я уже еду. Скоро буду. Никуда не уходи. – В ее речи слышен страх, но явно за меня, а не перед Фрэнком.

– Ладно. Люблю тебя.

– И я тебя люблю, детка. – Связь разъединяется. Представляю, как она сейчас вжимает педаль в пол – скорее, скорее ко мне на помощь. Бедная мама – неужели с нее еще недостаточно подобных новостей? Ведь так и сердце не выдержит… Однако когда она с Хани наперевес врывается в больничную палату, я, конечно, принимаю самый бодрый вид. Сначала позволяю прижать себя к груди и как следует «покудахтать». Твердо говорю: я в полном порядке, невредима… В общем, все, что ей нужно сейчас услышать.

А уж потом беру за плечи, отстраняюсь и смотрю прямо в глаза.

– Мама, это Фрэнк. Фрэнк убил Джима.

– Что? Что ты такое говоришь?!

И я выкладываю все о нашей стычке – как он полностью потерял над собой контроль, каким выглядел виноватым и потерянным. По мере рассказа мамины брови хмурятся все сильнее, словно она теряет нить истории и мучительно отыскивает вновь… Однако когда дохожу до эпизода с метанием стеклянной миски, глаза ее приобретают медный оттенок, а кулаки сжимаются.

– Порешу сукина сына, мать его. На моего ребенка руку поднял.

– А потом… потом он за нами погнался. Поэтому мы и перевернулись. Вероятно, хотел не дать нам добраться до полицейского участка.

– Шейди, может, конечно, Фрэнк и потерял рассудок в подпитии, но это не значит, что Джима убил он. Признания ведь не было?

– Ты меня поражаешь, мама. Очевидно же, что он!

Она качает головой.

– Мог обезуметь от горя. В порыве скорби чего только не наделаешь, многие просто с катушек слетают.

– Помнишь, тогда, в отделении, сразу после гибели Джима, ты сама кричала, что он никогда его не любил?

– Это обстоятельство как раз только могло усугубить его терзания. Куда уж хуже – не любил родного брата, а того уже нет, ничего не исправишь, – уверенно возражает она.

– Но Джесс…

Мама останавливает меня жестом.

– Ну хватит пока. Надо отвезти Ину домой. В машине еще потолкуем.

Однако в фургоне Джима беседа не возобновляется, тем более что при движении усиливаются тетины симптомы, она судорожно стискивает мою руку, напевает что-то себе под нос, бормочет, бубнит – опять-таки в основном неразборчиво, но отдельные обрывки до меня доходят:

– Когда-нибудь… мы вырастем… больше не обидит… не причинит зла… никогда, никогда, нет-нет-нет. Вот, пожалуйста, я сейчас…. Чашку чаю. Тсс, тсс, тссс…

Мама поглядывает на нее нервно, но молчит.

Безмолвствует и скрипка у меня на коленях, но никаким… покоем от нее не веет. Наоборот, от нее исходит жажда музыки – я ее чувствую, тем более что жажда эта находит горячий отклик и в моем сердце. Это как притяжение двух магнитов. Между ними, правда, стоит Черный Человек, но должен же быть какой-то выход, какой-то способ обмануть его, обойти, сыграть или спеть песню, над которой он не властен. Если мама не поверит, если Фрэнк не сознается, если Джесс не раскроет своего секрета… скрипка останется моим единственным союзником.

Наконец мы устраиваем тетю в нижней гостиной старого дома. Мама обращается ко мне:

– Ты знаешь кого-нибудь, кто согласился бы приехать побыть с ней? Кого можно позвать? Друзья у нее остались?

– Ты что, мам, нельзя сейчас оставлять ее одну! И домой я не хочу. Там нас, наверное, уже Фрэнк подстерегает.

– Солнышко, Фрэнк тебя больше не тронет. Он просто пугал…

– Почему ты не звонишь в полицию?! – взвиваюсь я. – Он убил Джима. Я точно, абсолютно уверена – это его рук дело! Только я – подросток, меня не станут слушать, а тебя станут! Джим был твоим мужем!

– Ты перевозбудилась после аварии. Надо успокоиться, – твердым голосом велит мама.

– И не подумаю. Почему ты меня не слышишь?!