Графиню можете считать сегодня же вдовою.
И хоть я шуток не терплю, но я могу взбеситься.
Тогда я графу прострелю, тогда я графу прострелю,
пардон муа, ягодицу.
Стоял весенний месяц март, летели с юга птицы.
А в это время Бонапарт, а в это время Бонапарт
переходил границу.
РАЗЛЕТЕЛАСЯ КОРОНА
У скиньи
Разлетелася корона,
Нет державы, нету трона,
Жизнь России и законы —
Всё к чертям.
И вы,
Словно загнанные в норы,
Словно пойманные воры,
Только кровь одна с позором —
Пополам.
И нам
Ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться,
Где пути, куда податься —
Не понять.
Где дух, где честь, где стыд?
Где свои, а где чужие?
Как до этого дожили,
Неужели на Россию нам
Плевать?
Позор
Всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет,
Может он или не может
Убивать.
Сигнал
И по-волчьи, и по-бычьи,
И как коршун на добычу,
Только воронов покличем —
Пировать.
Эй, вы,
Где былая ваша твёрдость,
Где былая наша гордость?
Отдыхать сегодня — подлость.
Пистолет сжимает
Твёрдая рука.
Конец, всему конец,
Всё разбилось, поломалось.
Нам осталась только малость —
Только выстрелить в висок
Иль во врага.
БАЛЛАДА О ВОЛЬНЫХ СТРЕЛКАХ
Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлёй худою шею сделать более худой,
Нет надёжнее приюта, — скройся в лес, не пропадёшь,
Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош.
Бедняки и бедолаги, презирая жизнь слуги,
И бездомные бродяги, у кого одни долги,
Все, кто загнан, неприкаян,
В этот вольный лес бегут,
Потому что здесь хозяин —
Славный парень Робин Гуд.
Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов,
Здесь с почётом принимают оторви-сорви-голов,
И скрываются до срока даже рыцари в лесах.
Кто без страха и упрёка, тот всегда не при деньгах.
Знают все оленьи тропы, словно линии руки,
В прошлом слуги и холопы, ныне — вольные стрелки.
Здесь того, кто всё теряет, защитят и сберегут.
По лесной стране гуляет славный парень Робин Гуд.
И живут да поживают всем запретам вопреки,
И ничуть не унывают эти вольные стрелки.
Спят, укрывшись звёздным небом, мох под рёбра подложив,
Им, какой бы холод не был, — жив, и славно, если жив.
Но вздыхают от разлуки, — где-то дома клок земли,
Да поглаживают луки, чтоб в бою не подвели.
И стрелков не сыщешь лучше.
Что же завтра? Где их ждут?
Скажет первый в мире, лучший,
Славный парень Робин Гуд.
ОХОТА НА ЛЕБЕДЕЙ
Трубят рога, скорей, скорей,
И копошится свита.
Душа у ловчих без затей
Из жил воловьих свита.
Ну и забава у людей —
Убить двух белых лебедей…
И стрелы ввысь помчались.
У лучников намётан глаз.
А эти лебеди как раз
Сегодня повстречались.
Она жила под солнцем, там,
Где синих звёзд без счёта,
Куда под силу лебедям
Высокого полёта.
Вспари и два крыла раскинь
В густую трепетную синь.
Скользи по Божьим склонам
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет залететь
Лишь ангелам и стонам.
Но он и там её настиг,
И счастлив миг единый,
Но только был тот яркий миг
Их песней лебединой.
Крылатым ангелам сродни,
К земле направились они —
Опасная повадка.
Из-за кустов, как из-за стен,
Следят охотники за тем.
Чтоб счастье было кратко.
Вот отирают пот со лба
Виновники паденья.
Сбылась последняя мольба —
Остановись, мгновенье!
Как пелся этот вечный стих
В их лебединой песне —
Счастливцев одночасья…
Они упали вниз вдвоём,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.
КАССАНДРА
Долго Троя в положении осадном
Оставалась неприступною твердыней.
Но троянцы не поверили Кассандре —
Троя, может быть, стояла б и поныне.
Без умолку безумная девица
Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!»
Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,
Во все века сжигали люди на кострах.
И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась ночь, как и положено, крылата,
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: «Это ведьма виновата!»
И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту,
Когда сбылись все предсказания на славу,
Толпа нашла бы подходящую минуту,
Чтоб учинить свою привычную расправу.
А вот конец, хоть не трагичный, но досадный:
Какой-то грек нашёл Кассандрину обитель
И начал пользоваться ей не как Кассандрой,
А как простой и ненасытный победитель.
Припев.
ЖИЛ-БЫЛ УЧИТЕЛЬ СКРОМНЫЙ КОКИЛЬОН
Жил-был учитель скромный Кокильон,
Любил наукой баловаться он.
Земной поклон за то, что он был в химию влюблён,
И по ночам над чем-то там химичил Кокильон.
Но мученик науки гоним и обездолен,
Всегда в глазах толпы он — алхимик, шарлатан.
И из любимой школы в два счёта был уволен,
Верней, в три шеи выгнан непонятый титан.
Титан лабораторию держал,
И там творил, и мыслил, и дерзал —
За просто так, не за бельём в двухсуточный бульон
Швырнуть сумел всё, что имел, великий Кокильон.
Да мы бы позабросали каменьями Ньютона,
Мы б за такое дело измазали в смоле,
Но случай не дозволил плевать на Кокильона —
Однажды в этой смеси заквасилось желе.
Бульон изобретателя потряс,
Был он ничто — ни жидкость и ни газ.
И был смущён и потрясён, и даже удивлён,
— Эге, ха-ха, о, эврика! — воскликнул Кокильон.
Три дня он развлекался игрой на пианино,
На самом дне в сухом вине он истину искал,