Вдруг произнёс он внятно: «Какая чертовщина».
И твёрдою походкой он к дому зашагал.
Он днём был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нём кипели страсти по ночам,
И вот на поиск устремлён, мечтой испепелён,
В один момент в экперимент включился Кокильон.
Душа его просила, и плоть его хотела
До истины добраться, до цели и до дна,
Проверить состояние таинственного тела,
Узнать, что он такое — оно или она.
Но был и в этом опыте изъян:
Забыл фанатик намертво про кран.
В погоне за открытьем он был слишком воспалён,
И вдруг ошибочно нажал на крантик Кокильон.
И закричал безумный: «Да это же коллоид,
Не жидкость это, братцы, коллоидальный газ».
Вот так блеснул в науке, как в небе, астероид,
Взорвался и в шипеньи безвременно угас.
И вот так в этом газе и лежит.
Народ его открытьем дорожит.
Но он не мёртв, он усыплён, разбужен будет он
Через века, дремли пока, великий Кокильон.
А мы, склонив колени, глядим благоговейно,
Таких, как он, немного — четыре на мильон.
Возьмём Ньютона, Бора и старика Эйнштейна.
Вот три великих мужа, четвёртый — Кокильон.
БЕЛЫЙ СЛОН
Жили-были в Индии с самой старины
Дикие огромные серые слоны,
Слоны слонялись в джунглях без маршрута,
Один из них был белый почему-то.
Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной.
Средь своих собратьев серых белый слон
Был, конечно, белою вороной.
И владыка Индии, были времена,
Мне из уважения подарил слона.
— Зачем мне слон? — спросил я иноверца.
А он сказал: «В слоне большое сердце».
Слон мне сделал реверанс, а я ему поклон,
Речь моя была незлой и тихой,
Потому что этот самый слон
Был к тому же белою слонихой.
Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,
Ездил я по Индии, сказочной стране,
Ах, где мы только вместе ни скитались,
И в тесноте отлично уживались.
И, бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон,—
Дамы так и прыгали из спален.
Надо вам сказать, что этот белый слон
Был необычайно музыкален.
Карту мира видели вы наверняка,
Знаете, что в Индии тоже есть река,
Мой слон и я питались соком манго
И как-то потерялись в дебрях Ганга.
Безвозвратно подорвал здоровье.
А потом сказали мне: «Твой белый слон
Встретил стадо белое слоновье».
Долго был в обиде я, только — вот те на!
Мне владыка Индии вновь прислал слона
В виде украшения для трости,
Белый слон, но из слоновой кости.
Говорят, что семь слонов иметь — хороший тон,
На шкафу, как средство от напасти.
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон,
Пусть он лучше не приносит счастья.
Пусть гуляет в белом стаде этот белый слон,
Пусть он лучше не приносит счастья.
МАНГУСТЫ
— Змеи, змеи кругом, будь им пусто,—
Человек в исступленье кричал.
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал.
И мангусты взялись за работу —
Не щадя ни себя, ни родных,
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных.
И в пустынях, степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям:
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.
Приготовьтесь, сейчас будет грустно —
Человек появился тайком
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.
Он наутро пришёл, с ним собака,
И мангуста упрятал в мешок.
А мангуст отбивался и плакал
И кричал: — Я полезный зверёк.
Но зверьков, в переломах и в ранах,
Всё швыряли в мешок, как грибы,
Одуревших от боли в капканах,
Ну, и от поворота судьбы.
И гадали они, в чём же дело,
Почему нас несут на убой?
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой.
Что, говорит, козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи — рис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей.
Это вовсе не дивное диво —
Раньше были полезны, и вдруг
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк.
Вот за это им вышла награда
От расчётливых наших людей.
Люди, видно, не могут без яда,
Ну, а значит, не могут без змей.
— Змеи, змеи кругом, будь им пусто,—
Человек в исступленье кричал…
ОТБРОСИВ ПРОЧЬ СВОЙ ДЕРЕВЯННЫЙ ПОСОХ
Отбросив прочь свой деревянный посох,
И пав на снег, и полежав ничком,
Я встал и сел в погибель на колёсах,
Презрев передвижение пешком.
Я не предполагал играть судьбою,
Не собирался спирт в огонь подлить.
Я просто этой быстрою ездою
Намеревался жизнь себе продлить.
Подошвами своих спортивных чешек
Топтал я прежде тропы и полы,
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.
Но я в другие перешёл разряды,
Меня не примут в общую кадриль.
Я еду, я ловлю косые взгляды
И на меня и на автомобиль.
Прервав общенья и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда.
Но кончилось глухое неприятье,
И началась открытая вражда.
Я в мир вкатился чуждый нам по духу,
Все правила движения поправ,
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.
Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак,
Морским узлом завязана антенна,
То был намёк — с тобою будет так.
Прокравшись огородами, полями,
Вонзили шило в шины, как кинжал.
Я ж отбивался целый день рублями,
И не сдавался, и в боях мужал.
Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал.
Но у него поставлена разведка,
И он в засаду мне не попадал.
И вот, как языка, бесшумно сняли
Передний мост и унесли во тьму.
Передний мост, казалось бы, детали,