Песни и стихи. Том 1

Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал.

Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собой дрались,

В заповеднике зрело мнение.

Что дороже всех медведей и лис

Дорогой козёл отпущения.

Услыхал козёл, да и был таков,—

Эй, вы, бурые, — кричит, — светло-пегие!

Отниму у вас рацион волков

И медвежие привилегии.

Покажу вам козью морду настоящую в лесу,

Распишу туда-сюда по трафарету,

Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу

И ославлю по всему по белу свету.

Не один из вас будет землю жрать,

Все подохнете без прощения —

Отпускать грехи кому — это мне решать.

Это я козёл отпущения.

В заповеднике — вот в каком, забыл —

Правит бал козёл не по-прежнему.

Он с волками жил и по-волчьи взвыл,

И орёт теперь по-медвежьему.

А козлятушки-ребятки засучили рукава

И пошли шерстить волчишек в пух и клочья —

А чего теперь стесняться, если их глава

От лесного льва имеет полномочия.

Ощутил он вдруг остроту рогов

И козлиное вдохновение —

Росомах и лис, медведей, волков

Превратил в козлов отпущения.

ДУРАЧИНА

Жил-был добрый дурачина-простофиля,

Куда только его черти не носили!

И однажды, как назло, повезло —

И совсем в чужое царство занесло!

Слёзы градом — так и надо, простофиля,

Не усаживайся задом на кобыле.

Дурачина!

Посреди большого поля — глянь — три стула.

Дурачину в область печени кольнуло.

Сверху надпись «Для гостей», «Для князей»,

А на третьем — «стул для царских кровей».

Вот на первый стул уселся простофиля,

Потому что он от горя обессилел,

Дурачина!

Только к стулу примостился дурачина —

Сразу слуги принесли хмельные вина.

Дурачина ощутил много сил,

Элегантно ел, кутил и шутил.

Ощутив себя в такой буйной силе,

Влез на стул для князей простофиля.

Дурачина!

И сейчас же бывший добрый дурачина

Ощутил, что он — ответственный мужчина,

Стал советы отдавать, кликнул рать

И почти уже решил воевать.

Ощутив себя в такой бурной силе,

Влез на стул для королей простофиля.

Дурачина!

Разом руки потянулися к печати,

Разом топать стал ногами и кричати,—

Будь ты князь, будь ты хоть сам Господь,

Вот возьму и прикажу запороть!

Если б люди в сей момент рядом были,

Не сказали б комплимент простофиле.

Дурачине!

Но был добрый этот самый простофиля,

Захотел издать указ про изобилье.

Только стул подобных дел не терпел,

Как тряхнет — и, ясно, тот не усидел.

И очнулся дорбрый малый простофиля

У себя на сеновале в чём родили.

Дурачина!

ПОЛКОВОДЕЦ С ШЕЕЮ КОРОТКОЙ

— Полководец с шеею короткой

Должен быть в любые времена,

Чтобы грудь почти от подбородка,

От затылка — сразу чтоб спина.

На короткой, незаметной шее

Голове удобнее сидеть.

И душить значительно труднее,

И арканом не за что задеть.

Но они вытягивают шеи

И встают на кончики носков:

Чтобы видеть дальше и вернее.

Нужно посмотреть поверх голов.

Все, теперь он — тёмная лошадка,

Даже если видел свет вдали.

Поза неустойчива и шатка,

И открыта шея для петли.

И любая подлая ехидна

Сосчитает позвонки на ней.

Дальше видно, но недальновидно

Жить с открытой шеей меж людей.

А они вытягивают шеи

И встают на кончики носков:

Чтобы видеть дальше и вернее,

Нужно посмотреть поверх голов.

Чуть отпустят нервы, как уздечка,

Больше не держа и не храня,

Под ноги пойдёт тебе подсечка

И на шею ляжет пятерня.

Вот какую притчу на Востоке

Рассказал мне старый аксакал.

— Даже сказки здесь, и те жестоки,—

Думал я и шею измерял.

БЕГ ИНОХОДЦА

Я скачу, но я скачу иначе,

По полям, по лужам, по росе.

Говорят, он иноходью скачет.

Это значит, иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,

Стременами лупит мне под дых.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Если не свободен нож от ножен,

Он опасен меньше, чем игла.

Вот и я, подседлан и стреножен,

Рот мой разрывают удила.

Мне набили раны на спине,

Я дрожу боками у воды.

Я согласен бегать в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Мне сегодня предстоит бороться —

Скачки — я сегодня фаворит,

Знаю, ставят все на Иноходца,

Но не я — жокей на мне хрипит.

Он вонзает шпоры в рёбра мне,

Зубоскалят первые ряды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Пляшут, пляшут скакуны на старте,

Друг на друга злобу затая —

В исступленье, в бешенстве, в азарте —

И роняют пену, как и я.

Мой наездник у трибун в цене,

Крупный мастер верховой езды…

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Нет, не будут золотыми горы,

Я последним цель пересеку,

Я ему припомню эти шпоры,

Застою, отстану на скаку.

Колокол, жокей мой на коне.

Он смеётся в предвкушеньи мзды.

Ох, как я бы бегал в табуне,

Но не под седлом и без узды.

Что со мной? Что делаю, как смею?

Потакаю своему врагу.

Я собою просто не владею,

Я прийти не первым не могу.

Что же делать остаётся мне?

Вышвырнуть жокея моего.

И бежать, как будто в табуне,

Под седлом, в узде, но без него.

Я пришел, а он в хвосте плетётся

По камням, по лужам, по росе.

Я впервые не был Иноходцем,

Я стремился выиграть, как все.

МИКРОФОН

Я оглох от ударов в ладони,

Я ослеп от улыбок певиц.

Сколько лет я страдал от симфоний,

Потакал подражателям птиц.

Сквозь меня, многократно просеясь,

Чистый звук в ваши души летел.

Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь,

Для кого я все муки терпел.

Сколько лет в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,