Пьесы

Адвокат(склонившись к старику, шепчет ему что-то на ухо, потом выпрямляется во весь рост). Наше последнее слово! Мы предлагаем вам пятьдесят тысяч.

Рупрехт(тестю). Когда я ушел из дому, двадцать пять лет назад, я бросил восемьсот тысяч марок. Если бы господин полицейский комиссар не вынудил меня признаться, кто я такой, если бы он не грозил мне шестимесячным тюремным заключением, вы меня никогда не увидели бы. Но твоя попытка подкупа может и в самом деле побудить меня вернуться в лоно семьи. Тогда тебе, разумеется, пришлось бы раскошелиться на восемьсот тысяч марок.

Старик(страшно разволновавшись, топает ногами и кричит). Никогда! Никогда!

Софи. Ах, пожалуйста, пожалуйста, оставайтесь с нами. У нас есть две комнаты, которыми мы совсем не пользуемся. Две очень красивые комнаты со всеми удобствами. Там никто не будет вам мешать. Никто! Ах, пожалуйста, пожалуйста, живите с нами.

Господин Шрумпф(входит). Господин полицейский комиссар, ваша супруга в прихожей и хочет с вами немедленно переговорить относительно приглашения на вечер. Похоже, ваша супруга очень взволнована.

Комиссар(бросает на Рупрехта понимающий взгляд; смиряясь). Можете сегодня вечером не приносить мне домой толстую папку, господин Шрумпф.

Занавес

Действие третье

Сцена первая

Гостиная на вилле короля шляп, обставленная, как в прологе. На круглой полированной подставке стоит стеклянная витрина в форме куба, в которой выставлено нечто похожее на шляпу. У стола валяется на полу кружевная салфетка. Возле рампы — еще столик. Рупрехт, в чистой белой рубашке, заправленной в брюки, без галстука, сидит у стола, с которого упала салфетка. Он берет со стола гвозди и набивает резиновые набойки на свои тяжелые башмаки. Его куртка висит на спинке стула.

Лизель(входит — теперь ей шестьдесят пять лет, сгорбленная и седая, — мимоходом поднимает салфетку и складывает, как человек, привыкший наводить порядок. Про себя). Салфетку все равно надо постирать. (Пауза.)

Чем это вы занимаетесь, сударь?

Рупрехт. Ну, Лизель! Никакой я не сударь. (Берет со стола гвоздь и забивает его в каблук.) Я купил себе резиновые набойки… Мои тяжелые башмаки с подковками хороши были для ходьбы по дорогам. Но здесь, на натертом паркете, от них такой грохот. (Забивает гвоздь.)

Лизель. Я могу отнести ваши башмаки к сапожнику.

Рупрехт. Зачем? Я сделаю это сам.

Лизель(подает Рупрехту меню, пока он надевает и зашнуровывает башмаки). Вот меню сегодняшнего обеда, сударь. Пожалуйста.

Рупрехт(улыбаясь). Похоже, вы никак не можете отучиться говорить «сударь»?

(Пауза.) Что, сегодня к обеду опять явится все семейство?

Лизель. Да, конечно. Фрау Амалия тоже будет к обеду. Она уже звонила с дороги, что прибудет как раз к обеду.

Рупрехт(с улыбкой). Ага! Ну, дело будет.

Лизель. Фрау Амалия приедет на машине из Флоренции. Она велела мне позаботиться, чтобы мозель не был опять теплым. Как будто бы я не знаю, что мозель надо подавать охлажденным. Фрау Амалия всегда найдет к чему придраться.

Рупрехт. Моя дорогая Амалия придиралась, еще когда ее не было на свете. Еще во чреве матери! Ей было там слишком темно.

Лизель. Да, фрау Амалии нелегко угодить. (Пауза.) Но мы с вами всегда хорошо понимали друг друга, верно?

Рупрехт. Что верно, то верно! Я относился к вам, как к сестре. Вы человек, Лизель, хороший, разумный человек!

Лизель

(вздыхая). Да, да! Какое это было времечко, когда вы у нас еще жили. (Пауза.) Помните, вы меня тогда, двадцать пять лет назад, даже пообещали пригласить на вальс? Но на следующий день и след ваш простыл.

Рупрехт(встает). Лизель, мы должны восполнить упущенное — вальс (Протягивает руки.) Прошу, Лизель.

Звонок.

Лизель. Кто бы это мог быть в такое время? (Уходя, ворчит.) Похоже, вальс мы никогда не станцуем. Всегда что-нибудь да помешает.