Пьесы молодых драматургов

Через расшторенное окно видно, как на улице кружит, заполняя, кажется, всю комнату, пышный новогодний снег. Тишина. И то течение времени, когда по меняющемуся небу за окном ощущается: ночь длится, истекает… Грохот в темноте. Сверху доносятся уже знакомые нам звуки скандала и крик Аллы: «Убьет! Спасите!»

В е р а  вскакивает, натянув спросонья халат наизнанку. Включает свет. На тахте спит  И л ь я. Арчила нет.

В е р а. Илюша? Илюша? Черт!.. (Убегает, сунув ноги в Клавины пимы.)

Шум скандала наверху смещается куда-то в сторону лестничной площадки. Топот, крики погони… В комнату на цыпочках входит  А р ч и л  в забытом Аллой пеньюаре и Вериных тапочках. Видно, он только что из ванной: вытирает полотенцем мокрые волосы, в руках выстиранная рубаха и носки. Развешивает свою постирушку. Роняет стул.

И л ь я (проснувшись, зевает, прислушиваясь к шуму наверху). Люди еще гуляют. Помылся?

Арчил кивает.

А жрать охота… (Завернувшись в одеяло, идет к столу. Наливает шампанского себе и Арчилу.) Давай.

А р ч и л (отказываясь). Голова болит.

И л ь я. Пил?

А р ч и л (качает головой). Думаю много.

И л ь я. Ночуешь (показывая на потолок) там?

А р ч и л. Там-сям… в подъезде, в лифте… В лифте светло. Грузинский учу.

И л ь я. Грузин?

А р ч и л. Мама русская, папа грузин. Учу: сикварули — любовь, мамико — папа… Выпей, дорогой, за дельфинов, а?

И л ь я. Давай за дельфинов.

Пьют.

А р ч и л (молчит, притихнув). Роза увяла, умолк соловей… Хочешь — смейся, хочешь — плачь.

И л ь я. «Роза увяла, умолк соловей».

А р ч и л. Жена разлюбила, хочешь — смейся…

Возвращаются  В е р а  с  К л а н е й. У Клани швабра, лоб перевязан повязкой, как это делают при головной боли. Из-под плаща видна ночная рубашка. На Вере халат наизнанку. Женщины разъярены.

И л ь я (потешаясь, разглядывает женщин). Натюрморт — жэк с похмелья.

К л а н я. Он же там сейчас был. Там. И пили мало?!

В е р а (Арчилу). Вы где сейчас были? Там?

А р ч и л (мучаясь от головной боли). Там-сям… голова! (Ложится на тахту, закрыв голову подушкой.)

В е р а (в растерянности). Илюш, мы же там его ловили?..

И л ь я (с наслаждением заныривает в постель). Спьяну и червей ловят. Эх, сейчас бы минут шестьсот!

К л а н я. Ну, выпимши я. А видела — там! И пили мало? Совсем не пили! (Уходит в растерянности.)

В е р а. Где он был?

И л ь я. Иди ко мне!.. Дельфины любят воду. Уговорил его жить в ванной.

В е р а. Он мылся? Бред! Представляешь, выбегает Алка в разорванной ночной рубашке: «Спасите! Убьет!» И все бегут, ловят!..

И л ь я (потешаясь). Представляешь, ночью с похмелья куча граждан в подштанниках ловит друг друга в темноте? У вас уже мания! А-а?.. (Замирает на полуслове.)

Дай карандаш. Мне даже показалось вначале: он не бил — отнимал нож… (Схватив картонную крышку от коробки, быстро, нервными штрихами делает набросок.) Оба держались за нож… м-м, так. Погоди, как мышцы шли? Мгу. Он откинулся… так… И глаза его… глаза! Отнимал он нож — точно! Эй, дельфин?.. Спит.

В е р а. Или я тупая… что это?

И л ь я. «Что-что»? Сажает баба мужика. Психологический расчет — оба держались за нож. Кто бил? Естественно, мужик. (Усмехаясь, рассматривает набросок.) Мой диплом был — иллюстрации к Достоевскому. Митя Карамазов набрал матрицу преступника — значит, преступник. Мыслим-то штампами. Бельма от штампов!

В е р а. Не понимаю… зачем ей?

И л ь я. Откуда я знаю? Но глаза ее видел — два арифмометра. Я был хорошим художником, знаешь, и умел видеть людей.

В е р а. Почему был?

И л ь я. Спи, родная!

Вера забирается под одеяло. Молчат.