Петербург

Александр Иванович все более убеждался из слов, что особа-то скомпрометирована не на шутку; а он этого, признаться, не знал; эти намеки на что-то теперь принял он к сведению, уплывая взором туда, где сидели они...

Круто как-то на грудь падала узколобая голова; в орбитах глубоко затаились пытливо сверлящие глазки, перепархивающие от предмета к предмету; чуть вздрагивала и посасывала воздух губа. Многое было в лице: отвращением необоримым лицо стояло пред Дудкиным, складываясь в то самое странное целое, уносимое памятью на чердак, чтобы ночью там зашагать, забубукать сверлить, посасывать, перепархивать и выдавливать из себя невыразимые смыслы, не существующие нигде.

Он теперь внимательно всматривался в гнетущие и самою природою тяжело построенные черты.

Эта лобная кость...

Эта лобная кость выдавалась наружу в одном крепком упорстве - понять: что бы ни было, какою угодно ценою - понять, или... разлететься на части. Ни ума, ни ярости, ни предательст-ва не выдавала лобная кость; лишь усилие - без мысли, без чувства: понять... И лобные кости понять не могли; лоб был жалобен: узенький, в поперечных морщинах: казалось, он плачет.

Пытливо сверлящие глазки...

Пытливо сверлящие глазки (приподнять бы им веки!) - стали бы и они... так себе... глазками.

И они были грустными.

А посасывающая воздух губа напоминала - ну, право же! - губку полуторагодовалого молокососа (только не было соски); если б в губы ему настоящую соску, то не было б удивительно, что губа все посасывает; без соски же это движение придавало лицу прескверный оттеночек.

Ишь ведь - тоже: играет в солдатики!

Так внимательный разбор чудовищной головы выдавал лишь одно: голова была - головой недоноска; чей-то хиленький мозг оброс ранее срока жировыми и костяными наростами; и в то время как лобная кость выдавалась чрезмерно наружу надбровными дугами (посмотрите на череп гориллы), в это время под костью, может быть, протекал неприятный процесс, называемый в общежитии размягчением мозга.

Сочетание внутренней хилости с носорожьим упорством - неужели это вот сочетание в Александре Ивановиче и сложило химеру,10 а химера росла - по ночам: на куске темно-желтых обой усмехалась она настоящим монголом.

Так он думал; в ушах же его затвердилось:

- "Ванька-Встанька... Кричит по ночам... Выписывает из Нюренберга коробочки... Настоящий ребенок..."

И прибавилось от себя:

- "Расшибает лбом лбы... Занимается вампиризмом... Предается разврату... И - тащит к погибели..."

И опять затвердилось:

- "Ребенок..."

Но затвердилось только в ушах: Зоя Захаровна уже вышла из комнаты.

НЕХОРОШО...

Странное дело!

Доселе в отношении к Александру Ивановичу поведение некой особы искони носило характер лишь одних сплошных обязательств, и обязательств навязчивых; многомесячно, многократно, многоразлично разводила особа свой орнамент из лести вокруг Александра Ивановича: лести той хотелось верить.

И лести той верилось.

Он особой гнушался; он к ней чувствовал физиологическое отвращение; более того: Александр Иванович Дудкин убегал от особы все эти последние дни, переживая мучительный кризис разуверенья во всем. Но особа его настигала повсюду; часто он бросал ей насмешливо слишком уже откровенные вызовы; вызовы эти принимала особа стоически - с циническим смехом, если бы он особу спросил, почему этот смех, то особа ответила б:

- "Это - по вашему адресу".

Но он знал, что особа хохочет над общим их делом.

Он особе твердил, что программа их партии несостоятельна, отвлеченна, слепа; и она - соглашалась; он же знал, что в выработке программы особа участвовала; если бы он спросил, не провокация ли замешалась в программу, то особа ответила б:

- "Нет, и нет: дерзновение..."

Наконец он пытался ее поразить своим мистическим credo, утверждением, что Общественность, Революция - не категории разума, а божественные Ипостаси вселенной; против мистики ничего не имела особа: слушала со вниманием; и - даже: старалась понять.

Но понять не могла.

Только - только: особа стояла пред ним; все протесты его и все крайние выводы принимала с покорным молчанием; трепала его по плечу и тащила в трактирчик; там, за столиком, они тянули коньяк; иногда под бубен машины ему говорила особа:

- "Что ж? Я - что: ничего... Я всего лишь подводная лодка; вы у нас броненосец, кораблю большому и плавание..."

Тем не менее она его загнала на чердак: и, загнав на чердак, там запрятала; броненосец стоял на верфи без команды, без пушек; плавания Александра Ивановича все последние эти недели ограничивались плаванием от трактира к трактиру; можно сказать, что за эти недели протеста Александра Ивановича превратила особа в пропойцу.

Гостеприимно она встречала его; от всех бывших бесед у него осталось одно несомненное впечатление: если бы Александру Ивановичу вдруг понадобилась бы серьезная помощь, эту помощь особа была ему должна оказать; все это подразумевалось само собою, конечно; но услуги, но помощи для себя Александр Иванович боялся.

Лишь сегодня представился случай.