Петербургское действо

— Не согласенъ, Никита Ивановичъ, спокойно отозвался Тепловъ. — Вы знаете мой образъ мыслей на счетъ всего этого. Договоръ этотъ я не считаю позорнымъ: у насъ будетъ надежный союзникъ. Земли мы ему отдали назадъ такія, которыми владть бы не могли, которыя никогда россійскими бы не сдлались. Что касается до болзни ея величества, то скажу даже съ вашей и ея точки зрнія: не хорошо мелочами раздражать государя и общественное мнніе. Что стоило сюда пріхать, когда здсь вся столица, и здсь, наконецъ, самъ Разумовскій, Алексй Григорьевичъ, которому, какъ вы знаете, покойная государыня тоже была не чужой человкъ, многозначительно и налегая на послднія слова выговорилъ Тепловъ. — Ему еще тяжеле въ его трудномъ положеніи черезъ четыре мсяца на этомъ пляс быть, однако пріхалъ.

Шепелевъ заслушался было бесды двухъ сановниковъ, говорившихъ такія слова, которыя рдко удавалось слышать простому сержанту. Если бы они знали, что сержантъ ихъ слушаетъ и понимаетъ, то, конечно, понизили бы голосъ. Тайная канцелярія и „слово и дло“, еще недавно уничтоженныя, были еще всмъ памятны. A въ канцеляріи не разбирали кто простой человкъ, хотя бы даже разнощикъ, и кто сановникъ, хотя бы даже фельдмаршалъ.

И Шепелевъ напрягалъ свой слухъ, чтобы слышать окончаніе бесды двухъ остановившихся невдалек сановниковъ.

Но въ эту минуту онъ вдругъ ахнулъ. Порученіе той, которая могла все приказать, могла приказать даже умереть…. это порученіе приходилось теперь исполнить.

Въ дверяхъ пріемной появилась маска. Шепелевъ двинулся, да и не онъ одинъ! Вс бывшіе недалеко отъ него и даже спорящіе Панинъ и Тепловъ, вс до единаго, обернулись и двинулись впередъ…. и смутный гулъ одобренія, если не восторга, сорвался у всхъ съ языка. Вс ахнули, любуясь….

XXXIV

На порог стояла стройная и граціозная женщина, вся въ черномъ. Она казалась не маской, а привидніемъ. Вся она съ головы до ногъ была окутана въ легкій и прозрачный черный газъ. На черныхъ, какъ смоль, волосахъ лежала брилліантовая діадема съ большой яркой звздой, изъ-подъ которой падалъ длинный газовый вуаль. Охвативъ ее всю, какъ легкое черное облако, онъ лежалъ прозрачными волнами на обнаженныхъ плечахъ, вился по изящному бюсту, сбгалъ, ниспадая по платью до полу и, отлетая назадъ; разввался за нею надъ шлейфомъ, змей лежащимъ на паркет. И вся она была осыпана звздами, отъ буклей прически до башмаковъ. По юбк тоже разсыпались семь звздъ Большой Медвдицы. На вырзанномъ ворот корсажа, окаймляющемъ грудь, горитъ самая яркая звзда, а у пояса, подъ сердцемъ, на черномъ атласномъ корсаж, плотно обхватившемъ ея пышный бюстъ, лежитъ, покачнувшись и граціозно прильнувъ къ груди, большой сіяющій полумсяцъ. Лунный серпъ вспыхиваетъ и сверкаетъ…. и бьющая волна его свта, пронизывая облако газа, обдаетъ алмазнымъ сіяніемъ и всю ея черную фигуру и все окружающее. И подъ легкими черными волнами газа снжно блются, какъ изваяніе, изящныя обнаженныя плечи и руки, не раздленныя рукавомъ. Только дв черныя ленты съ двумя алмазными звздочками на бантахъ отдляютъ руки отъ плечъ.

Черная маска съ плотнымъ кружевомъ черезчуръ тщательно скрывала все лицо ея отъ діадемы на букляхъ до горла. Лицо не существовало, и вмсто него была нмая мертвая личина, ничего не говорящая, но за то лучистый огонекъ будто вспыхивалъ въ отверстіяхъ маски, гд сверкали два глаза, такіе же черные и такіе же блестящіе, какъ и вся эта костюмированная «Ночь». Но тотъ, кто видлъ теперь эти плечи и руки, какъ изваянныя изъ благо мрамора, тотъ ни мгновенія не поколебался бы ршить, красавица ли эта явившаяся незнакомка или нтъ.

Шепелевъ, подобно всмъ, и даже боле всхъ, стоялъ, какъ бы подъ обаяніемъ изящнаго костюма, эффектно идущаго въ разрзъ со всми остальными.

«Она явится, какъ чернильное пятно на блой бумаг», вспомнилъ онъ слова Маргариты… Нтъ это не пятно. Она явилась сюда, какъ таинственная, но сіяющая звздами южная ночь, которая больше говоритъ сердцу, боле чаруетъ его, чмъ самый свтлый и сверкающій солнцемъ день.

Но незнакомка знала, что длала. Она знала, что когда пройдетъ, вс сотни глазъ будутъ слдить за ея змино-вьющимся шлейфомъ! Она знала, что ей не опасно закрыть лицо, что ея бюстъ, ея плечи и руки скажутъ о лиц! И скажутъ больше, чмъ, быть можетъ, сказало бы оно само за себя! Невдомое всегда чаруетъ человка и всегда очаровательне того, что онъ знаетъ и видитъ…

Шепелевъ, смущаясь, двинулся къ вошедшей, наклонился, хотлъ что-то сказать. Но, вспомнивъ, что говорить ничего не нужно, онъ пошелъ снова впередъ и только косо оглянулся, чтобы видть, идетъ ли она за нимъ.

Она идетъ. Вс взоры выстроившихся рядомъ сановниковъ, какъ если бы снова государь проходилъ, пристально, невольно слдятъ за нею и, конечно, не чувство почтенія приковало теперь ихъ глаза.