Да и впрямь, если это былъ не монархъ, не государыня, то это была тоже царица, но иная… Царица бала! Царица, всегда, за вс вка, всюду и всми провозглашаемая молчаливымъ, но единодушнымъ общественнымъ мнніемъ. И если это царствованіе кратко, продолжается одну ночь, но всякая бывавшая хоть разъ царицей большого блестящаго бала, до старыхъ лтъ помнитъ это, передаетъ и дтямъ, и внучатамъ, какъ событіе въ жизни, какъ собранную дань съ побжденнаго, какъ дорогую и свтлую минуту. И это воспоминаніе самое отрадное! Всегда сладко и тепло сказывается оно на сердц какой-нибудь сдой, уже морщинистой бабушки!..
Шепелевъ прошелъ нсколько шаговъ по зал, увидлъ Гольца, приблизился къ нему, ни слова не говоря и только оглядываясь на «Ночь», какимъ-то фантастическимъ видніемъ скользящую за нимъ по паркету.
Гольцъ обернулся, сдлалъ движеніе, выдавшее его удивленіе, и затмъ — какъ показалось Шепелеву — съ страннымъ двусмысленнымъ выраженіемъ лица быстро подошелъ къ незнакомк и сказалъ ей громко по-нмецки:
— Прошу считать, меня вашимъ давнишнимъ знакомымъ, даже другомъ. Прошу васъ здсь быть, какъ дома, какъ хозяйка. Я съ нетерпніемъ ожидалъ васъ… Прежде всего я позволю себ испросить сейчасъ позволенія у государя представить ему «Ночь», а затмъ и познакомить съ «Ночью» нкоторыхъ гостей.
— Благодарю васъ за честь быть представленною его величеству, вымолвила «Ночь» голосомъ, который показался проходившему мимо нея Шепелеву страннымъ, будто искусственнымъ.
Ему показалось, что костюмированная незнакомка нарочно измняетъ свой голосъ. Онъ пріостановился невольно, хотя не имлъ на это права и разслышалъ еще фразу:
— Помимо государя, баронъ, я могу, въ качеств маски, говорить съ кмъ хочу, не будучи знакома? И мн широкое поле интриговать, такъ какъ я прізжая, не могу быть узнана.
— Конечно, разсмялся Гольцъ какъ-то странно.
Шепелевъ, нехотя, вернулся на свое мсто и думалъ: «Какія плечи и руки! Какая, должно быть, красавица! И опять таки ея пріятельница! Должно быть и пріятельницы ея вс такія же красавицы, какъ она. Эта, пожалуй, даже еще красиве графини».
Въ ту минуту, когда Гольцъ, покинувъ «Ночь», подошелъ къ государю, Петръ едоровичъ стоялъ у канделябра и читалъ бумагу, вытащивъ ее изъ обшлага кафтана. Лицо его было сумрачно.
Гольцъ подождалъ; государь прочелъ бумагу до конца, поднялъ глаза и выговорилъ по-нмецки:
— А, это вы, баронъ, отлично…. Подойдите сюда. Посмотрите. Вы можете мн совтъ дать, потому что и прочитать это можете. Я получилъ это, выходя изъ кареты, на вашемъ подъзд…. пріятное очень развлеченіе для бала!… И государь передалъ Гольцу письмо на французскомъ язык.
Гольцъ быстро пробжалъ его. Оно было подписано французскимъ именемъ и даже громкимъ: Валуа. Содержаніе письма былъ доносъ. Писавшій его доводилъ до свднія государя, что одинъ изъ важныхъ сановниковъ, г. Григорій Тепловъ, позволилъ себ въ присутствіи нсколькихъ свидтелей отозваться о его величеств въ самыхъ ужасныхъ выраженіяхъ, прибавляя и грозясь, что скоро всему будетъ конецъ: государь будетъ свергнутъ съ престола, а замненъ истиннымъ и законнымъ императоромъ, Іоанномъ Антоновичемъ, томящимся въ заключеніи.
— Ну, что же скажете? вымолвилъ Петръ едоровичъ, когда Гольцъ прочелъ.
— Но кто же этотъ Валуа? произнесъ Гольцъ. — Французъ?
— Я только знаю, баронъ, — разсмялся государь, хотя лицо его было угрюмо, — что это не случайный потомокъ французской королевской фамиліи, давно угаснувшей. Но, замтьте, все-таки, что это имя напоминаетъ цлый рядъ заговоровъ, покушеній и убійствъ. Послдніе Валуа кончили трагически свое существованіе, хотя сами были тоже устроители самой страшной и позорной въ исторіи рзни въ ночь св. Вароломея. Мн часто приходитъ на умъ эта ночь и я всякій разъ съ ужасомъ представляю себ, какъ это происходило на улицахъ многолюднаго города, гд братъ убивалъ брата и отецъ — сына.
— Да, это была не дипломатическая ночь, усмхнулся Гольцъ. — Но позвольте мн, ваше величество, уничтожить дурное воспоминаніе, представить вамъ сейчасъ другую ночь, не Вароломеевскую.
Государь не понялъ и пристально взглянулъ ему въ лицо.
— Позвольте мн представить вамъ «Ночь», иначе говоря, маску, изображающую «Ночь». Но съ однимъ условіемъ, если вы позволите, я только завтра скажу вамъ, кто она. Говорить съ ней вы можете свободно по-нмецки. Она не русская, прізжая, и ея родной языкъ — вашъ и мой…. Прибавлю еще, васъ необходимую нескромность, что «Ночь» замчательная, по истин, красавица и таковою слыла и въ Париж, и въ Вн….
— Давно она въ Петербург?
— Объ этомъ позвольте мн умолчать до завтра. Завтра вы узнаете все: кто она, что она, откуда и зачмъ. И мы вмст посмемся весело.
— Отлично! весело выговорилъ государь и фамильярно хлопнулъ Гольца по плечу бумагой, которую держалъ въ рукахъ.
Но это движеніе невольно снова напомнило ему о донос.
— Но что же съ этимъ длать, баронъ?
— Право, не могу вамъ сказать.
— Ахъ…. фуй!… Русскій отвтъ…. Стыдитесь, господинъ прусскій посолъ! Ну, ну совтуйте, скоре совтуйте! Велть его сейчасъ арестовать?
— Кого? Этого француза? спросилъ Гольцъ. — Пожалуй….