Петербургское действо

Его посадили на какую-то телгу; онъ боится открыть глаза, но чуетъ, что и вс садятся. Онъ двинулся, его везутъ, но онъ чувствуетъ, что не одинъ онъ детъ, всхъ везутъ, и братьевъ, и друзей! Неужели и мальчугана Владиміра не пожалли они? Чмъ онъ виноватъ? Тмъ, что родня! Какъ онъ держалъ его у себя на квартир? Зачмъ не отправилъ его къ брату Ивану въ Москву? A братъ Иванъ, и до него доберутся? Онъ чмъ виновенъ? Уже три года, какъ не видались они. Да что онъ? Что братья? Букашки, прахъ… Она! Она имъ погублена. Но куда жъ везутъ ихъ? И Григорій, открывъ глаза, вскрикнулъ и схватился за сердце.

Вереница телжекъ выхала на Адмиралтейскую площадь и здсь, гд такъ часто гулялъ онъ, здилъ верхомъ, здсь. гд еще вчера проходилъ, спша свидться… Здсь уже состряпали на скорую руку высокій помостъ, столбы и плаху…

Какъ часто слыхалъ онъ въ дтств разсказы отца и матери, разсказы мамушекъ, разсказы Агаона о Бироновскихъ казняхъ, и вотъ вдругъ его чередъ! И какъ скоро, просто, незамтно привела его сюда судьба и толкаетъ на плаху…

— Не срамись, Гриша! слышитъ онъ рядомъ съ другой телжки. — Баба ты, или офицеръ? Умирать, такъ умирать! Нешто мы не виноваты?! Повернись дло вправо — были бы герои, повернулось влво — и преступники!

И отъ словъ брата у Григорія свтлй на душ, онъ бодре поднимаетъ голову.

Телжки останавливаются у высокаго помоста. Тысячная толпа заливаетъ кругомъ и помостъ, и телги, но мертвое молчаніе царитъ въ этой толп. Никто ни единымъ словомъ, ни единымъ взглядомъ не хочетъ оскорбить преступниковъ. Нтъ, на всхъ лицахъ Орловъ читаетъ жалость и сочувствіе. Да, православные знаютъ за какое дло они погибаютъ.

— Перваго, — Орлова, Григорья! слышится голосъ. — Съ него начинать.

— Ну, что жъ! восклицаетъ онъ. — Спасибо за честь! Коли всмъ класть головы, такъ ужь, конечно, мн первому. Я же и погубилъ всхъ своимъ малодушествомъ. Простите братцы. Прощайте. Будь проклятъ Тепловъ! Благослови Господь ее, государыню, ни въ чемъ неповинную! Она и не помышляла о томъ, что мы творить хотли. Ну, рубите, что ль скорй! Куда класть башку-то! Эй, палачъ, укажи, гд класть. Одолжи разокъ, въ другой разъ самъ буду знать! шутитъ Григорій, а на глазахъ слезы…

Но чьи-то руки уже хватаютъ его за плечи. Палачъ знаетъ свое дло. Ишь какъ ухватилъ! Того гляди плечо вывернетъ…

— Да вставай же. Ну! кричитъ палачъ и пуще ухватилъ и тянетъ.

— Вставай! Государь простилъ! говоритъ палачъ.

Нтъ, это не палачъ, это онъ самъ себ говоритъ. Площадь дрогнула, заколебалась вся и пошла какимъ-то страннымъ круговоротомъ. Люди, телжки, дома, небо, все завертлось! И сразу стало свтло! Прямо предъ глазами круглая, ясная луна, будто кружекъ серебристаго льда. A надъ нимъ нагнувшійся братъ Алеханъ.

— Ну, заспался, братъ. Насилу растолкалъ! Да еще бормочешь: государь простилъ! Аль Котцау во сн опять билъ?

Григорій Орловъ протеръ глаза, глубоко вздохнулъ и оглядлся дико кругомъ.

— Что это? Гд? Что? Палачъ! Умирать… Ну…

— Что ты! Типунъ теб на языкъ! Экія слова на всю улицу орешь… воскликнулъ Алексй. — Вставай! Вс ужь пошли… Вонъ ужь гд….

— Господи! Сонъ! Привидлось! И Григорій вскочилъ на ноги. — Привидлось! Алеханъ! Алеханъ!!.

И онъ такъ бросился на шею къ брату, что лодка покачнулась.

— Что ты! Ошаллъ что ли? Чего цлуешься?

— Господи помилуй и сохрани! Господи помилуй! началъ креститься Григорій и затмъ, радостно ахнувъ, выскочилъ на берегъ и запрыгалъ, какъ мальчуганъ.

Алексй, недоумвая, вылзъ изъ лодки за братомъ и выговорилъ:

— Аль сонъ какой поганый?..

— Ахъ, что я видлъ! Алеханушка, что я видлъ! Что я видлъ!..

— Чорта что ли? нетерпливо вскрикнулъ Алексй.

— Ой хуже… Охъ, Господи помилуй! Да вдь какъ живо-то! Какъ живо! Господи!..

И Григорій началъ снова креститься, но вдругъ остановился… И взбсился.

— Тьфу!.. Даже зло беретъ! отчаянно воскликнулъ онъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Часть Третья

I

Прошло дв недли посл маскарада у Гольца, а много воды утекло.

Кружокъ братьевъ Орловыхъ увеличивался не по днямъ, а по часамъ. Наконецъ, квартира Григорія Орлова уже не могла вмстить всхъ лицъ, которыя собирались по утрамъ, иногда поздно вечеромъ и далеко за полночь. Приходилось подумать о другомъ мст для собраній. Неизвстно, долго-ли Орловы прособирались бы найдти новое помщеніе, если бы осторожный Тепловъ не взялся за дло самъ.

За послднее время стали появляться въ квартир Орловыхъ личности, которыхъ они не приглашали, и которыя сами навязывались въ дружбу. При этихъ личностяхъ, за которыхъ ни одинъ изъ братьевъ не могъ отвчать, приходилось, конечно, осторожно молчать или просто играть въ карты.

Одинъ изъ этихъ незваныхъ гостей, особенно навязчиво пристававшій къ Орловымъ повсюду, гд встрчалъ ихъ, и раза два уже явившійся на ихъ сборища, былъ пріятель Фленсбурга, членъ кружка Гудовича — Будбергъ. Первый, сообразившій въ чемъ дло, былъ, конечно, Тепловъ.

— За нами начали присматривать, — объявилъ онъ, — Будбергъ таскается не спроста.

И Тепловъ отгадалъ врно.