Петербургское действо

Наконецъ, на углу Васильевскаго острова вспыхнулъ букетъ изъ нсколькихъ сотенъ ракетъ и тотчасъ же, среди возстановившейся тьмы, зажглись въ двухъ разныхъ концахъ на Нев и на Невк дв гигантскія фигуры, въ которыхъ боле просвщенные изъ публики узнали символическое изображеніе Россіи и Пруссіи. Об сіяющія фигуры двинулись, пошатываясь, и сошлись у края острова. Въ ту же минуту между ними загорлся высокій щитъ, изображавшій жертвенникъ. Дв огромныя фигуры протянули надъ жертвенникомъ руки и посл этого символическаго дружескаго пожатія стали тухнуть. A на остров вспыхнулъ и загорлся, протянувшись далеко въ об стороны, цлый рядъ арокъ, колоннъ, порталовъ и шпицовъ, сверкающихъ разноцвтными огнями; это было феерическое и великолпное зданіе, долженствовавшее изобразить храмъ мира.

Фейерверкъ продолжался долго. Когда на Васильевскомъ остров прогорли вс щиты, то на самой Нев стали появляться плавучія фигуры, которыя зажигались и, медленно скользя, спускались по рк. Когда рка и об набережныя были особенно ярко освщены разноцвтными огнями, въ конц набережной, не далеко отъ дверца принца Жоржа, гд было мене народа и гд экипажи могли двигаться, стояла на берегу большая колымага, запряженная цугомъ лошадей. Въ эту минуту, мимо нея шагомъ двигалась небольшая берлина, и въ ней сидли два офицера. преображенецъ и кирасиръ. Они о чемъ-то спорили громко, но интонація ихъ голосовъ была странная, будто они шутили, а не сердились. Въ колымаг была Василекъ, пріхавшая посмотрть фейерверкъ въ сопровожденіи одного Квасова. Въ ту минуту, когда легкая берлина поровнялась съ колымагой, Василекъ невольно высунулась въ окно, ахнула и снова скрылась. Она, конечно, сразу по одному голосу узнала этого преображенца, а яркій букетъ, загорвшійся на остров, позволилъ ей разглядть обоихъ офицеровъ и обоихъ узнать. Но она не поврила себ и, обернувшись въ Квасову, ршилась вымолвить слегка дрожащимъ голосомъ.

— Съ кмъ же онъ?

— Да съ ней же! отозвался Квасовъ. — Я ужь во второй разъ вижу ее въ офицерскомъ одяніи. Шальная, что жъ ей! Ей все святки, она хоть трубочистомъ нарядится. И какъ это позволяютъ? Арестовать бы ее?

Василекъ ничего не сказала и глубоко задумалась, а чрезъ минуту приказала кучеру хать шагомъ домой. Колымага повернула и тихо двинулась черезъ площадь къ Невскому проспекту. Квасовъ тоже молчалъ и только косился на свою спутницу.

A въ берлин, двигавшейся по набережной, длился веселый разговоръ и смхъ. Шепелевъ и Маргарита говорили по-нмецки, чтобы не быть понятыми кучеромъ и окружающей толпой. Они шутили на счетъ того, что Маргарита поставила въ гостиной съ куполомъ огромный шкафъ, будто бы для своихъ платьевъ, а въ сущности затмъ, чтобы прятать юношу, когда въ ней прізжали неожиданные гости. И уже разъ шесть высидлъ Шепелевъ въ огромномъ шкафу и однажды даже часа два не могъ быть освобожденъ, благодаря долгому визиту стараго Іоанна Іоанновича. Шепелевъ жаловался только, что благодаря величин шкафа и масс платьевъ онъ не могъ ни видть, ни слышать, того, что происходитъ въ горниц.

Фейерверкъ давно былъ сожженъ… Вся столица уже спала, а берлина съ двумя офицерами, все еще тихо колесила по окраинамъ Петербурга. Наконецъ. Маргарита завезла юношу на его квартиру, пробыла у него далеко за полночь и вернулась домой полусонная.

И въ этотъ разъ она потребовала у Лотхенъ двойную порцію своего любимаго, но убійственнаго питья.

Новыя отношенія юноши и красавицы были теперь, конечно, таковы, что они потеряли счетъ времени, днямъ и часамъ. Они не помнили себя и не думали ни о чемъ боле, какъ только видаться чаще, видаться отъ зари до зари. Шепелевъ былъ, конечно, безъ ума влюбленъ въ красавицу. Да это было и не мудрено! Можно было и не юнош потерять разсудокъ отъ такой женщины, какъ Маргарита. Она же, съ своей стороны, ребячески отдалась странной прихоти и, казалось, была еще боле ребенокъ чмъ онъ. Неосторожность Маргариты по отношенію къ любовнику совершенно не согласовалась съ ея тайными помыслами, мечтами и планами, составленными врнымъ союзникомъ Гольцемъ.

Пруссакъ легко заставилъ молчать оскорбленнаго шлезвигца, но сама Маргарита себя выдавала постоянно. Ежедневно общала она Гольцу бытъ осторожне и продолжала дйствовать какъ бы въ опьяненіи.

Только съ ддомъ довольно искусно вела она игру. Іоаннъ Іоанновичъ то обижался, дулся на внучку, сидлъ дома, то снова прощалъ ее, заискивалъ и ухаживалъ за ней, вря ея общаніямъ.

Вообще же между красавицей кокеткой и четырьмя обожателями была видимая путаница въ отношеніяхъ, такая же путаница, какая была и въ душ Маргариты. Она говорила себ ежедневно:

— Покуда пускай такъ!.. A тамъ видно будетъ!.. Авось я не упаду среди моихъ маріонетокъ.

Юношей красавица, разумется, забавлялась, какъ игрушкой чувствуя, что когда-нибудь она эту новую милую игрушку все-таки разобьетъ… сломаетъ. Теперь начинала сказываться только одна вещь, удивлявшая обоихъ… Имъ не о чемъ было говорить! Часто цлые вечера приходилось молчать и только любоваться другъ на друга. Между ними оказывалось мало общаго.