На этотъ разъ государь, замтя большіе успхи офицеровъ, долго и милостиво разговаривалъ со всякимъ изъ нихъ. Наконецъ, глянувъ черезъ Баскакова и Квасова, онъ увидлъ Шепелева, узнавъ въ немъ сержанта, поздравленнаго офицеромъ на бал Гольца, и позвалъ его.
Шепелевъ сдлалъ два шага впередъ и очутился впереди.
— Вдь это ты былъ дежурнымъ у Гольца? спросилъ государь.
— Точно такъ, ваше величество!
— Помню, помню. Какъ твоя фамилія?
— Шепелевъ, ваше величество.
— Шепелевъ. Родня гофмаршала и толсторожей Мавры Егоровны, тетушкиной пріятельницы?
— Точно такъ, ваше величество.
— Шепелевъ, повторилъ государь. — Скажи на милость. A я вдь думалъ, ты нмецъ. Я, по правд сказать, оттого на бал тогда… но государь запнулся и не договорилъ. Ну, русскій, такъ русскій, твое счастье.
Государь повернулся зачмъ-то къ принцу Жоржу.
Шепелевъ хотлъ снова стать на свое мсто, но вдругъ Петръ едоровичъ снова обернулся къ нему и выговорилъ быстро, какъ если бы слова невольно сорвались у него съ языка:
— За что она тебя вдругъ не взлюбила? воскликнулъ онъ.
Шепелевъ, не понимая, молчалъ.
— Тогда вдь графиня за тебя просила на бал, а теперь все проситъ — тебя выслать изъ Петербурга.
Юноша, стоя на шагъ отъ государя, такъ поблднлъ при этихъ словахъ, что Петръ едоровичъ даже изумился.
— Да ты не бойся, разсмялся онъ. — Она уже дней десять проходу мн съ этимъ не даетъ. Но я разъ сказалъ, что не хочу — и баста, этого не будетъ. Нельзя вс бабьи капризы исполнять. Нын станетъ просить произвести въ фельдмаршалы кого-нибудь, а завтра станетъ просить въ каторгу сослать или повсить. Это невозможно! Есть русская пословица, что у бабы… Ну, не помню!! Мудреная пословица!
— У бабы, ваше величество, выговорилъ Квасовъ, — сто дв увертки въ день…
— Нтъ, не та, другая! разсмялся государь.
— Бабье вранье на свинь не объдешь, снова сказалъ Квасовъ.
— Врно! A ты много знаешь пословицъ!
И государь повернулся снова къ принцу.
Принцъ ухмылялся и, показавъ пальцемъ на все еще блднаго Шепелева, вымолвилъ:
— Es ist unser herr nicht-micht!…
Шепелевъ, пораженный слышаннымъ отъ государя, стоялъ, какъ истуканъ, и не слыхалъ словъ принца. За то Квасовъ слышалъ и подумалъ:
«Охъ, заладила Маланья, про свои оладьи!»
По отъзд государя, Квасовъ бросился къ племяннику.
— Что-же это, порося, за притча? Вдь не зря-же болтаетъ онъ? Вотъ он, бабы-то, родимый! Ей теперь, стало бытъ, нужда отвязаться отъ тебя, такъ ты упаси самъ себя, брось ее, не перечь, не мшай. Коли проситъ о высылк, стало-быть, ты у нея бльмомъ на глазу, ну и брось, пущай ее. A то и впрямь добьется высылки. Государь мягкосердъ, да и вдобавокъ: баба — пила, хоть кого перепилитъ. Ты знаешь-ли, самой малюсинькой пилочкой можно столтній дубъ свалить на земь.
Долго говорилъ Акимъ Акимовичъ, но Шепелевъ, грустно задумавшись, не слушалъ дядю.
XIX
Въ тотъ же день Шепелевъ ршился на объясненіе съ самой Маргаритой. Не заставъ ее дома, онъ вернулся въ сумерки, видлъ самъ, какъ она подъхала, вышла изъ экипажа, но швейцаръ снова ему отказалъ. Наконецъ, вечеромъ, въ ту минуту, когда онъ подъзжалъ къ дому графини, она случайно опять садилась въ маленькую карету и видимо спшила.
Шепелевъ еще ни разу не видалъ у нея ни этой кареты, ни этой красивой вороной лошади, ни этого кучера, одтаго нмецкимъ почтальономъ, въ куртк, красномъ жилет и ботфортахъ. И будто что-то подсказало Шепелеву не появляться, а тайно хать за ней. Эта чужая карета возбудила его подозрнія.
Онъ остановилъ извощика, далъ Маргарит ссть и ухать и въ недалекомъ разстояніи двинулся за ней. Темная ночь легко могла укрыть его.
По направленію, взятому каретой, Шепелевъ не могъ понять, куда детъ Маргарита. Онъ зналъ теперь всхъ ея знакомыхъ, ихъ дома, и зналъ, что въ этой части города у графини знакомыхъ нтъ. Прохавъ большую дворцовую площадь, затмъ, миновавъ небольшой дворецъ, гд жилъ принцъ Жоржъ, карета выхала на набережную къ тому мсту, гд когда-то они вмст любовались фейерверкомъ. Прохавъ берегомъ мимо нсколькихъ домовъ, карета остановилась. Шепелевъ нагналъ ее. Маргарита не выходила.
Наконецъ, въ окнахъ мелькнулъ свтъ, дверь крыльца отворилась, и къ карет вышелъ офицеръ.
Въ ту же минуту Шепелевъ соскочилъ съ дрожекъ и былъ тоже около Маргариты. И она, и офицеръ невольно вскрикнулъ отъ неожиданности.
— А, такъ вотъ что! Вотъ гд ты теперь бываешь! воскликнулъ Шепелевъ.
— Безумный мальчишка! выговорилъ Фленсбургъ. — Тише? Знаешь-ли ты, что длаешь? Знаешь-ли ты, кто…
Но Маргарита схватила Фленсбурга за руку, и онъ запнулся.
— Мн дла нтъ! Я не позволю! почти теряя разсудокъ, воскликнулъ Шепелевъ.
Неизвстно, что произошло бы здсь, но Маргарита схватила юношу за об руки и стала изъ всхъ силъ толкать его въ свою карету.
— Садись! Я съ тобой. Садись скорй! Я тоже, понимаешь? Я съ тобой, заговорила она тихо, будто совершенно потерявшись.
И въ голос ея звучала и боязнь, и полная покорность, готовность на все, что бы въ эту минуту ни приказалъ онъ.
Не помня себя, почти не зная, что онъ длаетъ, Шепелевъ вскочилъ въ эту маленькую карету. Маргарита прыгнула за нимъ и велла кучеру скорй отъзжать отъ дома.