Петербургское действо

И государь былъ совершенно правъ. И чмъ чаще настаивала Маргарита, тмъ боле шутилъ государь и упрямо отказывалъ. Въ этихъ случаяхъ, какъ всегда у людей слабодушныхъ, у него являлось какое-то подобіе характера, то, что называютъ упрямствомъ. Посл трехъ или четырехъ просьбъ Маргариты государь уже окончательно ршилъ ни за что не соглашаться на высылку ничмъ неповиннаго юноши. Онъ требовалъ повода и причинъ у Маргариты, а она, конечно, не могла сказать правды, а придумать было нечего.

Наконецъ, однажды, наступилъ давно ожидаемый вечеръ, который долженствовалъ измнить судьбу графини Скабронской. Фортуна подавала ей руку, чтобы вести за собой. A куда? Какъ далеко и какъ высоко? Никто, кром самой фортуны, знать не могъ. Маргарита чувствовала только, что ей нужна рука этой фортуны, чтобы подняться только на первыя ступени безконечно-высовой лстницы, а затмъ она уже не сомнвалась достигнуть собственнымъ разумомъ и искусствомъ до послдней ступени, чего бы это ей ни стоило.

И вотъ, именно въ этотъ самый день, благодаря неосторожнымъ словамъ государя на плацу, судьба толкнула Шепелева въ домъ Маргариты, а затмъ привела его и на подъздъ дома Фленсбурга.

И теперь Маргарита, оставшись одна, не могла въ себя придти. Гнвъ душилъ ее, и именно этотъ гнвъ заставилъ ее смяться тмъ смхомъ, звенящимъ, металлическимъ, безчувственнымъ, который показался юнош такъ отвратителенъ. Въ то мгновеніе, когда Маргарита хохотала такъ, она ршила въ сердц отдлаться отъ этого юноши, уничтожить его какъ преграду, уничтожить какимъ-бы то ни было образомъ, хотя бы самымъ безчеловчнымъ. Честолюбіе и въ ней тоже заглушило все, что было въ ней добраго и хорошаго. Казалось, что честолюбіе это есть главный фибръ ея существа. И едва только обстоятельства коснулись этой слабой струны, вс лучшія и добрыя стороны души замолкли. Когда-то она говорила Лотхенъ, что никогда никого не любила и не полюбитъ, что она сама — ея первая и послдняя любовь. Теперь она чувствовала это боле, чмъ когда-либо.

Планъ, какъ дйствовать, мгновенно зародился и созрлъ въ голов ея въ т самыя минуты, когда Шепелевъ стоялъ передъ ней на колняхъ, покрывая руки ея поцлуями и слезами такой любви, которой эта женщина и не стоила.

И теперь она окончательно ршилась на исполненіе этого плана. Нсколько разъ собиралась Маргарита позвать Лотхенъ и лечь въ постель, но каждый разъ ей снова и снова вспоминалось, какъ юноша заставилъ ее изъ боязни пагубной развязки броситься въ карету, ухать, увозя и его. И каждый разъ бурное чувство злобы будто приливомъ душило ее, и ей было не до сна.

— Наконецъ, она вымолвила вслухъ:

— И отлично! Отлично! Дло поправить можно, и по крайней-мр теперь, благодаря этой комедіи, я возненавидла его окончательно. Святая Марія! Какъ я ненавижу тебя! воскликнула она, стоя среди комнаты и будто обращаясь мысленно къ Шепелеву. — Да! Отлично! Все къ лучшему, отлично! Еще утромъ мн было жаль тебя, теперь же я готова собственными руками…

Маргарита подняла руки надъ головой и въ ея жест сказалась злоба тигрицы. Въ эту минуту казалось, что ея маленькія красивыя и бленькія ручки способны въ самомъ дл растерзать человка.

Наконецъ, она позвала Лотхенъ, но не смотря на вс разспросы нмки, ничего ей не объяснила, сказала, что у ней болитъ голова, и только велла на другой день пораньше разбудить себя.

XXI

На утро, Фленсбургъ, проведшій самый непріятный вечеръ, какой когда-либо удавалось ему провести въ жизни, получилъ отъ графини записку быть у нея немедленно. Она вышла въ нему въ черномъ атласномъ плать и черномъ вуал, которые надвала крайне рдко. Ей захотлось надть трауръ!..

Всти, привезенныя Фленсбургомъ, не оказались дурными, и въ тотъ же вечеръ Маргарита могла, если того пожелаетъ, быть снова у него.

— Но что жъ намъ длать съ этимъ сумасшедшимъ теперь? воскликнулъ Фленсбургъ.

Маргарита разсмялась короткимъ смхомъ, уже легкимъ отголоскомъ вчерашняго. Та же нота отвратительной злобы и бездушной жестокости звучала въ этомъ смх, но только слабй.

— Вы сметесь, а я у васъ серьезно спрашиваю. Надо кончить. Что жъ намъ съ нимъ длать?

— Все! отозвалась вдругъ Маргарита тихо и спокойно.

— Что?

— Все, говорю я вамъ.

— Я васъ не понимаю.

— Странно. Вы спрашиваете, что съ нимъ длать. Я отвчаю: все. Поняли?

Фленсбургъ подумалъ мгновеніе и выговорилъ нсколько нершительнымъ голосомъ:

— Да, т. е. не совсмъ. Я понялъ такъ, что бы ни случилось съ этимъ мальчуганомъ, вы все одобрите?

— Все! кратко и сухо повторила Маргарита. — Но я сама не могу. A кто пойдетъ на это все?

Фленсбургъ усмхнулся. Улыбка его говорила: «Разумется, ты разсчитываешь на меня. Опять я! И на этотъ разъ я долженъ даже рисковать собой, я долженъ изображать кошачью лапу, достающую каштаны изъ огня. Я рискую, а ты только воспользуешься успхомъ.»

— Вотъ видите-ли, вымолвила Маргарита:- я ршилась на все, а помочь мн некому.

Фленсбургъ пожалъ плечомъ.

— Полноте! Зачмъ мы будемъ играть. Я понимаю, что вы выбрали меня, иначе вы бы не стали говорить. Ну, что жъ, я пойду на это все.

— Но какъ? Вотъ вопросъ. Что? Какимъ образомъ?