Петербургское действо

Карета быстро повернула и помчалась вдоль набережной.

Фленсбургъ остался среди тьмы передъ крыльцомъ, въ положеніи истукана или статуи, изображавшей полное изумленіе.

Дорогой Шепелевъ осыпалъ Маргариту упреками, то угрожалъ ей, то молилъ, то клялся, что убьетъ ее, то, покрывая ея руки поцлуями и слезами, просилъ не губить его, просилъ даже ухать, бжать изъ Петербурга къ нему въ вотчину къ его матери, чтобы обвнчаться съ нимъ.

Маргарита сидла недвижимо, тоже какъ статуя. Руки ея были холодны, какъ ледъ, и только изрдка она нервно, судорожно сжимала ихъ, такъ что ея маленькіе пальчики хрустли отъ судорожныхъ движеній. Еслибъ было не совершенно темно, то Шепелевъ могъ бы увидть ея блдное лицо, сверкающій взглядъ и даже отчасти поблвшія губы, по временамъ вздрагивающія и бормотавшія что-то на ея родномъ язык. И въ эту минуту она походила вполн на олицетвореніе злобы и зла.

Когда Шепелевъ сталъ усиленно требовать отъ нея хотя одного слова объясненія, она порывисто отвтила:

— Молчи! Дома все скажу.

И въ этотъ вечеръ въ той же красивой гостиной съ куполомъ, гд когда-то бывали они такъ счастливы и гд еще недавно лежалъ на стол покойникъ, а съ юношей произошелъ невроятный и глупый случай, въ этой же самой комнат теперь произошла еще боле невроятная сцена.

Сначала Маргарита, запершись съ офицеромъ на ключъ, призналась ему искренно во всемъ. Шепелевъ ревновалъ ее къ Фленсбургу, она объяснила ему всю ничтожную роль самого Фленсбурга въ томъ, чему внезапно помшалъ Шепелевъ. Она думала полнымъ признаніемъ обезоружить юношу и къ. ужасу своему увидла что ошиблась, что дала ему еще боле сильное оружіе въ руки! Своею откровенною исповдью она сама себя погубила! Чувство юноши было настолько велико, что онъ не могъ идти ни на какія уступки и уговоры и сдлки съ своею совстью. Все было мало, мизерно и ничтожно для него, сравнительно съ тмъ чувствомъ, которое поглощало все его юное существо.

— За тебя, воскликнулъ онъ безумно, — я на самого сатану не побоюсь…

Маргарита знала его давно, а вполн узнала только теперь. Она думала найти въ немъ такую испорченную натуру, какъ и вс ее окружающіе. Она думала задть его за честолюбіе, оказалось, что у юноши есть только одно — его любовь къ ней! И вотъ это одно онъ ни за что, никому, никогда не отдастъ!

«Сама, сама себя погубила»! думала Маргарита, сидя теперь передъ Шепелевымъ съ опущенной на руки головой и стараясь придумать какой-нибудь исходъ изъ того положенія, въ которое она себя безсмысленною исповдью поставила.

Но отъ всего перечувствованнаго за этотъ вечеръ, отъ усилій нравственныхъ, которыя она длала надъ собой, голова ея будто устала, разумъ будто отуманился. Она ничего и придумать не могла.

— Что длать? Что длать? безъ конца повторяла она мысленно и, наконецъ, невольно выговорила слова эти вслухъ, съ полнымъ отчаяніемъ въ голос.

— Одно длать! воскликнулъ Шепелевъ, опускаясь передъ ней на колни. — Брось это все и люби меня! Меня! Слышишь-ли, одного меня! Ухать отсюда! Стоитъ-ли губить меня, да и себя изъ-за двухъ недль или мсяца прихоти? Вдь это прихоть его! Ты сотая или тысячная женщина у него. Черезъ мсяцъ онъ забудетъ даже твое имя, а наша любовь погибнетъ, будетъ опозорена.

Маргарита долго молчала, не отнимая головы отъ рукъ. Наконецъ, она вдругъ подняла голову, лицо ея было блдно, какъ полотно, глаза страшно какимъ-то дикимъ огнемъ засверкали на юношу. И вдругъ Маргарита расхохоталась какимъ-то металлически-звенящимъ, отвратительнымъ смхомъ.

У Шепелева даже сердце замерло отъ этого смха. Онъ никогда въ жизни не слыхалъ подобнаго.

Маргарита потрясла головой, оглянулась на комнату и на него, передъ ней на колняхъ, и снова такъ-же сверкнули глаза ея и снова тмъ же ужаснымъ смхомъ разсмялась она.

— Что съ тобой? невольно, почти робя, выговорилъ Шепелевъ.

— Ничего, я ршилась! странно улыбаясь, выговорила Маргарита.

Голосъ ея звучалъ странно, казалось, что это говоритъ существо не разумное, не понимающее собственныхъ своихъ словъ.

— Да, я ршилась. Ршилась! Ршилась!

— На что? вымолвилъ юноша.

— Наконецъ. Понимаешь, надо кончить это.

— Ты согласна ухать?

— Да, да, согласна на все. Дай мн сроку три дня. Черезъ три дня все будетъ сдлано такъ какъ, ты пожелаешь.

— Правда-ли это? воскликнулъ Шепелевъ.

— Клянусь всмъ, чмъ хочешь. Три дня, слышишь-ли ты? Три дня. И ты даже не придешь сюда, даже не напишешь, ничего не спросишь. Въ три дня я все сдлаю и на третій день сама пошлю за тобой или пріду. Ну, теперь поздно, ступай къ себ!

Шепелевъ поднялся, недоумвая, и пристально смотрлъ ей въ лицо.

— Мн нездоровится, вымолвила Маргарита. — Все это слишкомъ сильно потрясло меня; сейчасъ я лягу. Я чувствую себя дурно, прощай! Уходи!

И Шепелевъ черезъ нсколько минутъ былъ уже на улиц, задумчивый и грустный. Что-то говорило ему, а, быть можетъ, само лицо Маргариты, ея злые глаза, ея смхъ ужасный, дйствительно, отвратительный, что она ршилась на зло, а не на добро.

«Но, что-же? Что она сдлаетъ»? вопрошалъ самъ себя Шепелевъ, тихо двигаясь среди пустынной улицы.

XX