Петр Грушин

Отработка обоих двигателей шла очень сложно. Нам всем хватало и проблем, и неприятностей. И стоит отметить такую характерную деталь. В случае неудач Севрук на различных совещаниях обычно жаловался на Трушина или его подчиненных. Исаев же, наоборот, вину своей организации, а и иногда не только своей, всегда брал на себя. Такая позиция Исаева, безусловно, нравилась Трушину, и Петр Дмитриевич практически всегда становился на его сторону и защищал как мог, на любом уровне.

И вот однажды я приехал в Главное управление на Фрунзенскую набережную, был со мной и Севрук, работу которого для грушинской ракеты военные очень поддерживали. Неожиданно нам в коридоре повстречался Исаев, который только что посетил одного из руководителей ГУМО и получил очередное наставление. В расстроенных чувствах он поздоровался с нами и сказал:

– Все, я решил, что не буду делать двигатель для Трушина. Работ у меня полно, пусть Севрук дальше развивает это направление.

Мы с Севруком конечно обрадовались – становившийся бесконечным конкурс между двигателистами нам всем уже начинал надоедать. Тем более что все можно было решить так мирно. И немедленно мы решили слегка отпраздновать это дело и пошли в ресторан, неподалеку от метро. Здесь даже Севрук, который прежде с трудом соглашался выпить, поддержал нашу компанию. Довольные результатом, мы отправились в Химки, к Трушину. Мы считали, что Трушин должен был обрадоваться, узнав о принятом нами решении. В самом прекрасном настроении мы добрались до приемной Трушина и, не обращая внимания на слова Ольги Михайловны о том, что у него совещание, втроем вошли в кабинет. Кабинет действительно оказался заполнен людьми, но, желая как можно скорее обрадовать Трушина, я громко сказал: „Петр Дмитриевич, конкурс на маршевый двигатель успешно завершен. Исаев отказался от дальнейшей работы, и двигатель будет делать Севрук“. Стоявшие рядом со мной Исаев и Севрук согласно закивали головами.

Вопреки нашим ожиданиям на лице Трушина не отразилось никакой радости, наоборот, оно приняло самое суровое выражение.

– А кто это решил?

– Мы, – ответили мы втроем, практически одновременно.

Трушин каким‑то чутьем понял наше состояние, медленно поднялся из‑за стола, подошел к нам, протянул вперед ладонь и довольно громко, чтобы было слышно всем собравшимся в его кабинете, сказал: