Возницын пробыл в Вене несколько более месяца: с 11 февраля по 16 марта, делая визиты цесарским министрам и иностранным дипломатам и принимая их у себя. Из этих его сношений с придворным, правительственным и дипломатическим миром заслуживает особенно быть отмеченным двукратное его свидание с французским посланником маркизом де Вилларом. Toтчас же по приезде в Вену Возницын, по принятому обычаю, посылал с уведомлением о своем прибытии к цесарским министрам и иностранным послам, в том числе и к французскому посланнику. Последний воспользовался этим случаем, чтобы сделать 25 февраля визит московскому послу. Произошел интересный разговор. Де Виллар начал с благодарности за честь, «которую он ему тою обсылкою (т. е. уведомлением о приезде) показал». Возницын ответил любезностью, сказав, что «учинил то свое снисхождение», зная о дружбе их государей и слыша о его бытности здесь. Маркиз сказал далее, что король, «слыша о… благом состоянии и о воинской охоте (царя) и о всяком премудром поведении, по премногу радуется… понеже… царского величества славные дела и воинская дельность во всей Европе и Азии почитаема есть». Возницын отвечал комплиментом по адресу Людовика XIV: «Царское величество не меньше того… слыша благие его (короля) как воинские, так и политические поведения, по премногу утешается и желает с ним совершенную приязнь и дружбу иметь», оба пришли далее к единодушному заключению, что «было б то на свете славно», если бы оба их государя были в единодушном согласии. Маркиз восхвалил далее отвагу царя, не побоявшегося взять с турками только армистицыум, когда другие заключили мир, и уверил посла, что турки никого на свете так не боятся, как царя, и «к миру с ним всегда готовы для того, что они свою погибель давно себе признавают». Переходя затем от общих вопросов к личным обстоятельствам, Возницын, осведомленный о затруднительном положении маркиза при цесарском дворе, «что ему у цесарского двора неласковое состояние поводится, спросил, какова его тут при дворе его цесарского величества бытность? Он сказал мрачно, что его цесарского величества милостию довольствен, токмо нечто у него зашло с князем Лихтенштемским и тому, чает он, оборонь или удовольствование получить. Великой же и полномочной посол его спросил: много ль он здесь побудет? Он сказал: некоторые месяцы. И по тех розговорах поехал». Держал себя, по замечанию Возницына, так ласково и скромно («низко»), «как больше того невозможно и едва дал себя провожать»[1378]
. Столкновение с князем Лихтенштейном, воспоминание о котором вызвало тень на лице француза, по сообщению Возницына, заключалось в следующем: «Вышереченной князь Лихтенштейн — дворецкой арцуха аустрийского, сына второго цесарского; и ссора у них учинилась от такого случая: арцух имел у себя танец приватной; тот посол (де Виллар) пришел тут же и вшел в пола-ты, где арцух. Увидел его, тот князь дворецкой сказал ему: а ты что тут? ведаешь сам, что ты арцуху не отдал визыты, а топере непристойно пришел. Посол сказал: ведает ли о сем арцух? Он сказал: ведает. Посол: а отец его? Он сказал: ведает. Он (посол), тo слыша, почел королю своему и себе за бесчестье, пошел вон; и того часу с тем к королю послал курьера нарочно. Мнится мне, — заключает Возницын, — ищут к недружбе причины и то, что по договором доселе не отдали цесарю города Брисака, не без вымыслу творится»[1379]. Маркиз де Виллар, будущий маршал Франции, замечательный полководец, стяжавший славу в Войне за испанское наследство, выступая на дипломатическом поприще в Вене в 1699 г., носил звание только «аблегата», а не посла. «Сей маркиз — человек честной (знатный), — замечает Возницын, — а что в чину облегата и то от того, что цесарь ко французу никогда никого в чину посла не посылает, токмо облегата»[1380].