Петр III

У Екатерины были основания для опасения. Переворот в ее пользу вселил надежду у Брауншвейгской фамилии посадить на трон Ивана, о чем свидетельствует обнаруженный А. С. Мыльниковым в архиве «Проект осуществления скорого возвращения на русский трон его императорского величества Ивана, которое в нынешних обстоятельствах может быть осуществлено без больших затрат для Брауншвейгского дома с помощью Франции таким образом, что никто, кроме самой Франции, не окажется в убытке». В Петербурге не прекращались слухи о якобы готовящемся перевороте то в пользу Ивана Антоновича, то в пользу сына Петра III Павла. Французский посол, по словам Герцена, доносил: «Что за зрелище для народа, когда он спокойно обдумает, с одной стороны, как внук Петр I был свергнут с престола и потом убит, с другой — как правнук царя Иоанна увязает в оковах, в то время как ангальтская принцесса овладевает наследственной короной, начиная цареубийством свое собственное царствование».

О том, в каком напряженном состоянии жила Екатерина, свидетельствуют один за другим заговоры, хотя и не создававшие для нее смертельной опасности, но заставлявшие тревожиться за свою судьбу: заговоры Хрущова-Гурьева, Федора Хитрова.

Последнее испытание, выпавшее на ее долю, произошло в 1764 г. и было связано с делом Мировича и гибелью последнего претендента на трон — шлиссельбургского узника Иоанна Антоновича.

Заключение

А. С. Мыльников предваряет свой труд общей оценкой Петра III: «Это самодержец великий государь и император Всероссийский Петр Федорович». Далее он приводит утвердившиеся в дореволюционной и советской историографии оценки личности Петра III и его шестимесячного царствования: «тупоумный солдафон», «ограниченный самодур», «холуй Фридриха II», «ненавистник всего русского» и даже «хронический пьяница», «идиот», «неспособный супруг» Екатерины II.

Несколько страниц спустя автор дополнил перечень негативных свойств натуры Петра III, которые кочуют из одного сочинения в другое. Петр Федорович увлекался кукольным театром, дрессировал собак, играл в солдатики, возился с дворцовой прислугой, а по ночам вместо исполнения супружеских обязанностей заставлял неутешную Екатерину забавляться с ним куклами. Как, уже будучи императором, он предавался беспробудному пьянству и курению; походя, не понимая, что делает, подписывал подсовываемые законы и слепо преклонялся перед Фридрихом II, находился под гипнозом одной навязчивой идеи — «как бы получше предать бы государственные интересы России».

А. С. Мыльникову надлежало опровергнуть оценки «традиционалистов». Надобно было доказать, что Петр Федорович не был «тупоумным солдафоном», с детства упоенно увлекавшимся экзерцициями, не был он и «ограниченным самодуром», а являлся уравновешенным монархом, ошибочно его называли и «холуем Фридриха II», так как он осуществлял внешнюю политику не в интересах прусского короля, а в национальных интересах России, что мнение о том, что император был «хроническим пьяницей», не соответствует действительности, что его зря зачислили в «неспособного супруга» Екатерины II, на самом деле, его следует считать образцовым семьянином, что он не являлся ненавистником всего русского, а, напротив, был истинно русским императором, радевшим не о Голштинии, а о России и ее подданных, что начавшееся «онемечивание» России отсутствовало. Доказательство несостоятельности перечисленных оценок Петра III так называемыми «традиционалистами» является единственным способом убедить читателя в ошибочности взглядов и оценок императора, принадлежавших таким корифеям отечественной историографии, как С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, М. М. Богословский, С. Ф. Платонов, В. А. Бильбасов, Н. Н. Фирсов и другие.

Между тем автор книги о Петре III не вступил в полемику со своими предшественниками, а воспользовался тремя несостоятельными в научном плане приемами доказательства того, что все предшественники ошибались, а его, Мыльникова, оценки являются единственно правильными. Первый из них состоял в том, что А. С. Мыльников предпочел идти параллельным курсом, руководствуясь поговоркой: «Бог — свое, а черт — свое». Второй его промах состоит в произвольном выборе использованных им источников: неугодные ему показания, которые противоречили его концепции, он либо игнорировал (свидетельства иностранных дипломатов), либо, сообщая о них, не давал им надлежащих оценок. Автор вместо выяснения достоверности сообщаемых мемуаристом сведений о наследнике престола, а затем императоре, занялся установлением побудительных мотивов создания им мемуаров. Например, он дезавуирует показания «Записок» Екатерины II на том основании, что императрица не относится к числу объективных мемуаристов, она взялась за перо с единственной целью оправдать совершенный ею переворот.