Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

«Мы шли по 7 и 9 линии Васильевского острова и спрашивали: „А какие ваши требования?“ – „Мы не знаем. Я вот стою перед вами и не вру вам“, – это был их ответ. „Если здесь есть представитель от этого завода, пусть он вам скажет, что это сущая правда". Мы спрашиваем: „Все-таки, приблизительно, какое ваше требование?" – „А такое: побольше хлеба, чтобы очистить верхи, там много засело буржуев, и перевыборы Петроградского Совета – вот наш лозунг". – „А какие перевыборы Совета?" – „Как постоянно выбирают"», – это все рассказывал на заседании Петросовета 26 февраля 1921 г. некто Газенберг[1048]. И нет оснований не верить этому свидетельству, оно напоминает десятки других подобных сообщений. На следующем заседании Петросовета, состоявшемся 4 марта, в выступлении представителя «Арсенала» анархиста Филиппова мы наблюдаем точно такой же настрой. «Я не свою мысль буду высказывать, а всех рабочих, – заявил оратор. – Когда вопрос поднялся о том, чего же, собственно говоря, хочет вся масса – Учредилку, что ли, и вот я вам должен сказать… что все хотят вернуться именно к октябрьским завоеваниям. Значит, власть Советов – тот лозунг, который стал перед рабочими, но главное, что я должен тоже отметить, это – долой диктатуру… партии»[1049]

. Данный случай очень характерен. Устранение диктатуры – это, по мнению рабочих, ведь тоже «октябрьское завоевание». Утопические представления об идеальном порядке уже основаны на новом политическом мифе. И это обстоятельство – одно из условий сохранения политической умеренности.

Конечно, речи в Петросовете могут показаться ненадежным доказательством – слишком уж специфичной была здесь аудитория, и даже оппозиционные ораторы не решались игнорировать ее особенности. Но посмотрим, какие требования выдвигались в эти дни непосредственно на фабриках и заводах – как «волынивших», так и охваченных «волыночным» духом.

У скороходовцев, как сообщали 26 февраля, главные требования, помимо увеличения хлебных выдач, касались только свободного проезда: разрешения выезжать за пределы города на 150 верст, увеличения норм провоза и числа пригородных поездов[1050]

. Одобренная на фабрике «Светоч» 28 февраля резолюция насчитывала три пункта: установление контроля над заградительными отрядами в целом по стране и снятие их в Петроградской губернии; увеличение объема привозимых продуктов; созыв беспартийной конференции рабочих[1051]. Последнее требование было выдвинуто еще в начале февраля, его поддержали многие предприятия в дни стачек.

Наиболее распространенным «политическим» требованием было освобождение политзаключенных – его предъявляли на Балтийском, Кабельном, Ново-Адмиралтейском заводах, Электрической станции Общества 1886 года, заводе Речкина[1052]

. Об Учредительном собрании толковали преимущественно на крупнейших предприятиях. Большинство прочих фабрик и заводов просто голосовало целиком за резолюции, присланные из стачечных центров. В этих документах имелись политические «вкрапления», но сами собрания, их одобрявшие, ограничивались только экономическими дебатами. Своеобразный характер тогдашней политизации можно оценить, приняв во внимание события на Огнескладе. 1 марта его рабочие объявили забастовку, причем сначала пожелали только «аккуратной выдачи» продуктов и получения того, что задолжала им администрация склада за период с 1 января по 1 марта. Но спустя некоторое время сюда проникли делегаты с «Арсенала», и, как писал в своем отчете начальник Огнесклада, «настроение рабочих резко изменилось, они выставляют требования уже на политической подкладке, т. е. в целом присоединяются к рабочим Арсенала, требуя свободной торговли, снятия заградительных отрядов… вплоть до созыва Учр[едительного] собрания»[1053]. Но через день, 2 марта, работа возобновилась, и информатор в докладе Окружному артиллерийскому управлению уточняет свое раннее сообщение: «Настроение рабочих не против Советской власти в целом, но против некоторых постановлений власти. Главное требование общего характера: немедленный созыв общегородской конференции, а из местных требований – уравнение пайка служащих и рабочих, выдача недополученных ордеров, отчет выборного в Петросовет председателя Петрокоммуны тов. Куклина, выдача недополученных продуктов за февраль месяц»[1054]

.

Все ушло в эти продовольственные пайки, в ордера, в разговоры о том, кто больше ест и кто больше ворует. И этим все исчерпалось и закончилось. Меньшевики потом сетовали на то, что экстренные раздачи в феврале и марте обуви и одежды быстро заглушили недовольство рабочих, сразу же потерявших вкус к политическим переменам. Но это обстоятельство – скорее диагноз, чем причина. Это итог – непредвиденный, но закономерный для духовной революции 1917–1921 гг.

Таковы основные элементы февральского взрыва. Был неожиданностью он сам, но не его сценарий. Он лишь ярче обнажил такое, что той или иной своей гранью проявило себя в прошедшие годы. Он показал нам политическое действие зачастую без политической мысли. И это очень символично.