Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны

Четкого сценария «волынок» не было. Нередко рабочие покидали завод, узнав, что бастуют близлежащие предприятия, – и никаких требований, ни политических, ни экономических не выдвигали. Иногда рабочих «снимали» со своих мест, силой заставляли примкнуть к забастовкам, останавливали пикетами у проходных. Обычной стала «итальянка», как ее тогда называли – рабочие находились у станков, но ничего не делали. В конце февраля – начале марта, в той или иной степени, полностью либо частично, стачками были охвачены заводы Речкина, Парвиайнен, Осипова, Гвоздильный, Радиотелеграфный, «Русский Дизель», Александровский, Автозавод, фабрики «Победа», «Жорж Борман», «Петронитка», Центральные муниципальные мастерские, 17-я типография, Петроградский трампарк, Электрическая станция Общества 1886 г., Огнесклад и др.[1044]

Движение пошло на убыль спустя несколько дней после демонстрации 24 февраля. Уже к 1–2 марта почти все работали. Дольше прочих держался Балтийский завод, окончивший забастовку 7 марта. Вопреки традиционному мнению, извещение о Кронштадтском мятеже 3 марта не вызвало никакого «крутого перелома» в настроениях рабочих в масштабах города. Не последовало массового «отрезвления» (по тогдашнему словцу пропагандистов) и после заседания Петросовета 26 февраля, где объявили о переходе к продналогу, отпуске трудмобилизованных и свободном провозе продуктов. Эти меры позднее показались надежным объяснением того, почему спала стачечная волна. Но в конце февраля, если верить документам, они никакого эффекта не имели. Забастовкам был присущ собственный ход развития, и трудно уловить какие-либо следы влияния на них широковещательных жестов властей. Более того, 27 февраля наблюдалось даже нарастание «волынок»[1045]

. Да это и немудрено – продналог был обещан в будущем, а пока «дожимали» крестьян разверсткой, заградотряды еще недели спустя грабили проезжавших, а трудмобилизованных почти не видно среди инициаторов волнений. Перелом наступил 1–2 марта. Именно тогда прекратили «волынить» в главном стачечном центре – на Васильевском острове. 2 марта приступили к работе крупнейшие фабрики и заводы Московского района – «Скороход», «Победа», «Артур Коппель». В тот же день отметили «успокоение» на всех предприятиях Выборгского района[1046]

.

Возникает искушение объяснить столь быстрый конец чисто административными действиями властей. Однако к локаутам тогда прибегали редко, и список «перерегистрированных» предприятий исчислялся единицами – Трубочный завод, Лаферм, Невская ниточная фабрика. Войска на территорию заводов вводились крайне осторожно, причем боялись не только стычек, но и их «братания» с рабочими. Опасались проводить и широкие аресты забастовщиков, предвидя негативную реакцию низов; этим занялись позднее. Скорее всего, февральско-мартовские волнения, как это ни парадоксально, были внутренне запрограммированы на самоограничение – в своих акциях, политических программах, проектах перемен.

Рабочие боятся уходить с предприятий даже тогда, когда не работают. Они все время оглядываются на другие фабрики и заводы – и возобновляют работу, едва узнают, что где-то «волынка» прекратилась. Гвоздильный завод 28 февраля заявил, что закончит забастовку только тогда, когда это же сделает Балтийский завод. Фабрика «Победа», хотя и не бастовала 26 февраля, но следила за тем, как поступят скороходовцы. 7 марта прекратил работу завод «Артур Коппель», причем никаких требований не выставлялось. Как выяснилось впоследствии, рабочие поверили слухам о том, что все петроградские предприятия остановились[1047]. Как и в марте 1919 г., нередко на мелких предприятиях забастовка является автоматической реакций на действия основных стачечных центров. И столь же, как в 1919 г., в рабочей среде ощутим политический самоконтроль.