Из других инфекционных заболеваний широких масштабов достигала дизентерия, особенно во второй половине лета 1920 г., когда она приняла форму эпидемии. Всего за лето 1920 г. дизентерией заболел 2271 человек. Из этого числа к концу августа 993 человека выздоровели, 304 умерли[535]
. В тот же период наблюдался рост заболеваемости дифтерией и кровавым поносом. Что касается оспы, то, помимо весны 1918 г., кратковременная вспышка этой болезни наблюдалась в конце зимы – начале весны 1919 г. За последнюю неделю февраля 1919 г. заболели 192 человека.Больше всего заболевших зарегистрировали в Петроградском и Невском районах[536]
. Оспенная эпидемия, однако, и на этот раз не приобрела массового характера. Это было достигнуто в первую очередь благодаря своевременной организации оспопрививания. Как отмечала «Красная газета», в то время как в других городах декрет об оспопрививании только начал проводиться в жизнь, в Петрограде большая часть соответствующей работы была уже выполнена. На сентябрь 1920 г. оспа была привита двум третям населения города[537].Среди других болезней наибольшее беспокойство вызывала цинга, что вполне объяснимо в условиях недоедания и нехватки витаминов. К тому же вследствие угрозы холерной эпидемии овощи и фрукты рекомендовалось не есть свежими и употреблять только в вареном виде, а при термической обработке овощей и фруктов разрушается содержащийся в них витамин С, который служит основным гарантом против цинги. Первые случаи цинги были отмечены в конце 1918 г. Болезнь достигла широких масштабов в середине 1919 г. К концу года число заболевших достигало тысячи человек[538]
. Цинга протекала в относительно легкой форме и выражалась в разрыхлении десен и боли в ногах, к тяжелым последствиям она, как правило, не приводила. Однако ликвидировать ее было нелегко. Случаи цинги наблюдались еще в 1921 г., когда эпидемические заболевания в основном уже шли на спад. В частности, 13 апреля 1921 г. подотдел Петроградского губернского отдела народного образования обратился в Петросовет с просьбой принять срочные меры к улучшению питания детей, так как в некоторых детских учреждениях началась цинга[539].Не последней проблемой в Петрограде стали венерические заболевания, особенно сифилис. Их распространение было связано с тем, что после закрытия домов терпимости и выхода проституции из-под государственного контроля «жрицы любви» перестали подвергаться регулярному медицинскому осмотру. Сохранилось любопытное письмо отдела Комздрава Московского района, адресованное Г.Е. Зиновьеву. В письме выражалась обеспокоенность ростом числа больных сифилисом в районе, причем среди заболевших было 12 служащих самого Комздрава. Для борьбы с угрозой распространения сифилиса предлагались радикальные меры: освидетельствование всего населения с последующим отделением больных от здоровых и издание декрета об обязательном вступлении в брак лиц, достигших зрелого возраста[540]
.Такой в общих чертах была повседневная жизнь петроградцев в первые, самые трудные послереволюционные годы. Как подчеркивал в своих заметках А. Моризе, французский социалист, побывавший в России в 1921 г., из всех крупнейших городов России именно Петроград сохранил в первозданной чистоте дух коммунизма, но репутация авангарда революции стоила ему огромного количества жертв и лишений… Положение начало меняться только со второй половины 1921 г., когда стали ощущаться результаты мероприятий нэпа. Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Как отмечал П.А. Сорокин, Петроград мало-помалу начал снова приобретать внешний облик европейского города. «Люди ремонтировали свои жилища, стали лучше одеваться, следить за своей внешностью. Печать смерти и запустения, лежавшая на нас целых два года, почти исчезла». Свидетельством нормализации жизни было и прекращение убыли населения города. С 1921 г. численность населения Петрограда вновь начала расти и в 1923 г. впервые после 1919 г. достигла миллионного уровня, составив 1 067 000 человек.
А.И. Рупасов
Торговля и распределение
При знакомстве с архивными материалами по вопросам торговли и распределения в Петрограде в годы Гражданской войны поражает не столько крайняя беспомощность властей в делах снабжения населения продовольствием и предметами первой необходимости, неспособность прогнозировать хотя бы ближайшие последствия предпринимаемых шагов, сколько явная уверенность этого самого населения в бестолковости властей и необходимости в силу этого положения дел действовать на свой страх и риск – иначе просто не выжить. Впрочем, риск значительно снижался благодаря тому, что взлелеиваемое новыми городскими властями дитя – контроль за всем и вся – как-то не желало расставаться со своим детством и позволяло не лишенному здравой сметки горожанину сводить концы с концами.