Стороннему наблюдателю взаимоотношения городской власти и населения могут показаться азартной игрой, в которой каждая из сторон играла по собственным правилам, с той лишь разницей, что первая, крайне озабоченная поддержанием (или скорее, быть может, желанием приобретения?) авторитета, обращала исключительное внимание на формальное закрепление таковых правил в виде обязательных постановлений, предписаний и прокламаций, доводившихся до сведения всех от мала до велика посредством немногочисленной городской прессы, выступлениями агитаторов, партийными и профсоюзными собраниями и тому подобным и, что действительно удивительно, явно верила при этом в наличие у населения столь желаемого для любой власти законопослушания. Вторая же, не озабоченная размышлениями о чьем бы то ни было авторитете, основное внимание уделяла разработке методик выполнения или, что ближе к истине, – уклонения от выполнения предписанных ей правил. Пускаться при этом на особо изысканные уловки горожанину и нужды не было: город велик, хотя революционные потрясения и привели к тому, что население сократилось почти втрое, жителей оставалось все-таки не настолько мало, чтобы к каждому дому, где там – к каждому человеку можно было приставить по соглядатаю. Да и с последним, если таковой все же оказывался в ненужном месте в ненужное время, можно было вполне договориться, если только того не обуревало желание оставить себе все.
Безусловно, утверждать, что стоявшие перед городскими властями проблемы относились к разряду легко и быстро разрешимых, нельзя. Столь же бесспорно и то, что наследство, которое им досталось, оказалось тяжким бременем. Именно поэтому их деятельность уже в первые послеоктябрьские месяцы оставляет впечатление явной растерянности, лишь слегка прикрытой гневно-устрашающей фразеологией массы строжайших распоряжений, света надежды в глазах жителей не зажигавших.
Наследство
Наследство включало не только массу разного рода торговых и промышленных предприятий с их огромными складами и холодильниками, финансовые организации, транспортную инфраструктуру, таможни, различные контрольные учреждения и, наконец, собственно городское население, у значительной части которого революция пробудила невиданные прежде активность и самоуверенность. Неотъемлемой частью наследства был также и клубок острейших проблем и, что не менее важно, способов разрешения последних. Среди этих способов прежним хозяевам не хватило только смелости воспользоваться опытом Александра Великого. Впрочем, и новые решились на подобный шаг далеко не сразу.
Дореволюционный Петроград был не только столицей огромной империи, но и ее крупнейшим торговым центром, включенным в систему международной торговли. Город представлял собой сложную торгово-финансовую структуру, способную к быстрой адаптации в резко меняющихся политических и экономических условиях. Составляющими звеньями этой структуры были не только разветвленная сеть крупных и мелких финансово-кредитных организаций (банков, кредитных товариществ, ссудных касс, ломбардов, страховых обществ и пр.), но и великое множество разного рода торговых заведений (магазинов, ларей, складов, ресторанов, кафе, трактиров).
Точное количество перечисленных выше торговых предприятий накануне потрясений 1917 года определить трудно, если вообще возможно. Единой системы статистики внутренней торговли Россия не имела. Данные о внутренней торговле никем не обобщались. Единственным источником о ней являются сводные данные обложения торговых предприятий промысловым налогом. Последний раз эти данные были опубликованы за 1912 г. в 1915 г. департаментом окладных сборов Министерства финансов. Однако судить о численности торговых предприятий по приводимым данным о количестве выбранных патентов нельзя: патенты выдавались не только на постоянно действующие в году, но и на временные (сезонные), а также в случаях перехода торгового предприятия к другому лицу или при изменении характера деятельности предприятия. В 1912 г. на всю Санкт-Петербургскую губернию было выдано по пяти разрядам свыше 36 000 патентов. Для сравнения укажем: в Новгородской губернии было выдано около 6000, а в Псковской – немногим более 7000[541]
.