Пять сестер

Той ночью Федерико снова вернулся в кабинет. Заснуть не удавалось, хотя он весь вечер слонялся по квартире в надежде, что усталость возьмет верх. Снедаемый муками совести, он рухнул в кресло. Открыл верхний ящик стола, достал письмо Годварда, распечатал конверт и начал читать, иногда прерываясь, чтобы уловить смысл незнакомых ему слов. Впрочем, содержание послания, написанного по-английски, было предельно ясным. Дочитав до конца, он отодвинул бумажный лист в сторону и застыл, то и дело посматривая на белеющий клочок бумаги. Написавший эти строки человек решил свести счеты с жизнью. Это было его прощальное послание. В том не было сомнений. Обхватив голову руками, Федерико беззвучно зарыдал.

Время шло, а он все сидел в кресле, уставившись в одну точку, с непроницаемым выражением на лице. Получалось, Джон Уильям Годвард был настоящим джентльменом, человеком с чистой душой – из тех, что, к сожалению, так редко посылает нам судьба. Федерико наконец осознал, откуда у него возникло желание спрятать письмо от Маддалены. С одной стороны, он хотел оградить ее от ненужных переживаний, а с другой – ощущал вину по отношению к человеку, любившего Маддалену сильнее, чем он.

Федерико отправился в спальню с первыми проблесками зари. Маддалена спокойно спала. Она была прекрасна. Робкий солнечный луч несмело высвечивал ее очертания. Несмотря на усталость, он все никак не мог заснуть, мысленно возвращаясь к трагическим строчкам. По его щеке скатилась слеза.

– Прости меня, любимая, – прошептал он мирно спавшей Маддалене.

Затем его наконец сморил сон.

13

Рим, 25 декабря 1940 года

Рождественское утро прошло спокойно. После мессы Клелия с Федерико отправились поздравить падре Ромеи. По улицам района Париоли сновали раскрасневшиеся женщины, прятавшие лица в меховые воротники и поправлявшие непослушные пряди, выбивавшиеся из-под зимних уборов. Мужчины тоже были одеты по-праздничному. Вокруг было много людей и мало машин. Отец с дочерью, невзирая на пробиравший до костей холод, отлично прогулялись перед обедом.

После обеда Федерико задремал в своем любимом кресле у камина, а Клелия устроилась на диване, на котором любила отдыхать Маддалена, зачитываясь «Отверженной». Этот роман она получила в дар из рук самого Пиранделло.

Потрескивавший в камине огонь и храп отца скрасили этот невыносимый день, в котором все напоминало о Маддалене. За окном, выходившим на Вьяле-Реджина-Маргерита, зарядил дождь. Крупные капли забарабанили по стеклу. Клелия прикрыла глаза и представила мамин голос.

В четыре часа пополудни Клелия проснулась от боя настенных часов. Первым делом она взглянула на задремавшего в кресле отца. Затем поднялась и подошла к окну. На улице все еще лил дождь, опустошивший улицы и тротуары.

Вдруг на фоне шума дождя раздался стук в дверь.

Чтобы не будить отца, Клелия открыла прислуге.

– Синьорина, к вам пришли, – доложила Лизетта.

– Но в дверь не звонили, – заметила Клелия.

– Да, я знаю. Я мела пол на лестничной клетке, когда он пришел, – пояснила прислуга.

– Кто он?

– Адвокат Де Санктис.

Сердце Клелии затрепетало. Аурелио. Отец предупреждал, что он зайдет их поздравить. Но сейчас, когда это случилось и адвокат томился на пороге, она совершенно растерялась от волнения.

– Проводи его в овальную гостиную.

Аурелио промок до нитки. Лизетта помогла ему снять пальто и, взяв из его рук картонную коробку, положила ее на стол. Клелия, исподтишка наблюдавшая за ними, была на седьмом небе от счастья.

– К нам пожаловал сам Санта-Клаус? – пошутила она.

– Вот так ты меня встречаешь? – поддел ее Аурелио. – Счастливого Рождества, Клелия! – сразу же добавил он, поцеловав ее в щеку.

– И тебя! Присаживайся, – кивнула Клелия в сторону кресла.

– А где твой отец? – поинтересовался Аурелио.

– Заснул в гостиной, сейчас попрошу его разбудить.

Она поднялась, но адвокат удержал ее за руку.

– Нет, не надо, пусть Федерико отдыхает, все-таки сейчас Рождество. Праздники придумали для отдыха, а не для обязанностей. Представляешь, я только что сбежал со скучнейшего семейного обеда… Жаль, что вы не приняли наше приглашение, – проговорил он и запнулся. – Погоди, дай угадаю, отец тебе так ничего и не сказал?

– А что он должен был мне сказать?

– Мама пригласила вас на праздничный обед, но, видимо, твой отец посчитал за лучшее отказаться, – пояснил Аурелио, устроившись поудобнее в кресле.

Вдруг ни с того ни с сего из глаз Клелии полились слезы. На нее навалилось чувство пустоты, вызванное смертью Маддалены. Будь ее мама жива, она бы обязательно пригласила Аурелио на праздничный обед, она бы сейчас сама принимала его в овальной гостиной.

– Клелия, если мои слова тебя задели… – бросился утешать ее Аурелио.

– Нет-нет… Это так мило. Твоя мама не забыла про нас. Как не забываешь о нас и ты… Я не устану благодарить тебя за то, что ты сделал для меня и для папы. Ты необыкновенный человек.

– Тебе стоит благодарить не меня, а себя. Я не сделал ровным счетом ничего, – подсев ближе, поправил ее Аурелио мягким, участливым тоном.