«Пятая колонна» и Николай II

Но подписал он не манифест, как обычно утверждают. Он завизировал карандашом телеграмму с текстом манифеста для отправки Алексееву. Юридическим документом она не являлась. Акт еще предстояло готовить. В российских законах отречения (да еще в пользу брата, а не сына) не предусматривалось. Поправку в законы могла внести только Дума, от которой якобы приехали делегаты. Хотя она даже не обсуждала этот вопрос! Но обрадованные заговорщики сочли, что для их целей завизированной телеграммы достаточно. А царю подсунули на подпись еще два документа. Указ об отставке прежнего правительства и о назначении князя Львова председателем Совета министров. А также указ о назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. После этого царскому поезду была открыта дорога. В час ночи он покинул Псков, возвращаясь в Ставку.

Гучков с Шульгиным сразу связались с Петроградом, сообщили, что у них получилось. Кстати, лица, изображавшие себя «народными избранниками», на самом деле не пользовались в народе никаким авторитетом. Когда два делегата вернулись в столицу, на вокзале буйная толпа арестовала их. Скомканную бумажку с текстом отречения подручный Гучкова Лебедев сумел передать Ломоносову, и тот доставил ее в министерство путей сообщения к Бубликову.

А решение Николая II вызвало среди заговорщиков эффект разорвавшейся бомбы. Великий князь Михаил Александрович устраивал их только в качестве регента при больном ребенке. Новый царь, взрослый и полноправный, им абсолютно не требовался. Родзянко снова бомбардировал телеграммами Ставку, требуя задержать информацию об отречении, «пока я вам не сообщу об этом». Закрутил еще один раунд блефа — дескать, «вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому еще подобных я не видел». Снова пугал гражданской войной и извещал: успокоить ситуацию удалось только путем соглашения — через некоторое время созвать Учредительное Собрание, которое установит форму правления в России.

Здесь ложью было все. И «невиданный солдатский бунт», и соглашение об Учредительном Собрании — его идея изначально фигурировала в планах оппозиции.

Задержать информацию о «манифесте» требовалось из-за того, что лидеры заговорщиков были подняты по тревоге, уже в 6 часов утра потребовали встречи с великим князем Михаилом Александровичем. Кстати, Николай II из Пскова послал телеграмму брату. Обращался к нему уже как к императору Михаилу II и объяснял, почему поступил таким образом. Но Михаилу Александровичу эту телеграмму не передали, вместо этого к нему явились 18 человек — Родзянко, Керенский, Львов, Милюков, Гучков и др., — навалились обрабатывать его, чтобы отказался от престола. Великий князь был совершенно ошеломлен свалившимся на него известием об отречении брата, а его дружно шельмовали самыми разнообразными доводами, почему он не должен принимать корону.

Только двое, Милюков и Гучков, неожиданно для многих, стали говорить, что переход к республике слишком резкий, может вызвать потрясения и нужно сохранить конституционную монархию, как в Англии. Михаил Александрович колебался, и Родзянко со Львовым утащили его для разговора наедине. Невзирая на такое давление, он все-таки не отверг решение брата, но согласился на компромисс: он не принимает престол до тех пор, пока этот вопрос не решит Учредительное Собрание. Но заговорщиков это абсолютно удовлетворило. Ведь Львов указом Николая II был официально назначен главой правительства. Теперь оно стало единственной легитимной властью в России! На радостях рассыпались в благодарностях перед великим князем, Керенский произнес патетическую речь, что все права царского дома будут сохранены, для бывшего государя, его брата и их близких будет обеспечена полнейшая неприкосновенность.

Два акта опубликовали одновременно — об отречении Николая II и непринятии престола Михаилом Александровичем. Провозглашалось, что в сентябре будет созвано Учредительное Собрание, которое определит форму правления в России. А до этого власть переходит к Временному правительству Львова. Царь узнал о решении брата вечером 3 марта, когда прибыл в Могилев. Был поражен этим и записал в дневнике: «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость».