Пятое время года

У радушных хозяев, в жарком доме с синими морозными сумерками в окнах, за столом, уставленным домашними солеными огурчиками, помидорами, квашеной капустой с антоновскими яблоками, сладкой вишневой наливкой, «прекрасная блондинка», пребывавшая в последнее время в состоянии депрессии, ожила и даже не заметила, в какой именно момент вновь стала самой собой — обаятельной хохотушкой Танечкой, которая с удовольствием смеялась шуткам Михал Михалыча, чокалась с развеселившейся Ириной Васильевной, хитро посматривала, как заботливый Сережка старается изо всех сил откормить Швыркову, слопавшую, кажется, уже штук сто пельменей, и ловила на себе весьма заинтересованный взгляд темных глаз Виктора. Впрочем, воображала и молчун, не в папу и не в маму, мгновенно напускал на себя ледяное равнодушие.

Но всему приходит конец — допив клюквенный кисель и облизав губы, народ начал разбредаться: хозяин направился вздремнуть, Анжелка потащила пунцового Сергея целоваться на второй этаж, Виктор снова прилип к «ящику». На сей раз он с глубокомысленным видом наблюдал, как публика покатывается со смеху на концерте знаменитого писателя-сатирика.

Что оставалось тем, кто всегда и везде стремится сохранять независимый вид? Ничего иного, кроме как мыть посуду за компанию с разговорчивой хозяйкой на кухне, похожей на лавку древностей — заставленной и завешанной сверху донизу разной доисторической утварью: дуршлагами, кастрюльками, чайниками, чугунными гусятницами, сковородками, медными тазами для варенья. Складывалось такое впечатление, что в этом доме когда-то жила семья человек из двадцати, которые только и делали, что ели…

— Знаете, Танечка, я так рада, что вы приехали! Прямо гора с плеч. Я очень волновалась. Из-за Сереженьки. Ведь вы с Аней подружки, правда? Вместе учитесь? Мне в прошлый раз показалось, что Аня очень уж… непосредственная. Она, наверное, просто помладше вас? Годика на два, да? Вы только не обижайтесь.

Что ж тут было обижаться? Не обремененные интеллектом девушки всегда выглядят моложе своих лет. Особенно такие непосредственные, как Анжелка. Однако обсуждать ее с пусть и простодушной, симпатичной, но малознакомой женщиной было ни к чему.

— Скажу вам честно, Танечка, мне современные девушки не нравятся. Какие-то они все беспардонные. К вам это, безусловно, не относится. Конечно, я мало кого вижу. В основном по телевизору. Насмотрюсь, и потом не сплю полночи, все думаю о своих мальчиках. Не приведи господи, попадется какая-нибудь такая, ведь всю жизнь может искалечить!.. — С тяжелыми вздохами поставив в низ резного буфетика стопку чистых тарелок, маленькая, напоминающая румяный колобок Ирина Васильевна потянулась за чашками. — Сейчас попьем с вами чаю с домашним тортиком.

— Ой, нет-нет! Благодарю вас, но я ужасно объелась. Было так вкусно! И нам, наверное, уже пора.

— Вы не волнуйтесь, Витенька вас отвезет. Михал Михалыч здесь ночевать останется, утром поедет на работу, а мальчики сегодня… Ну, давайте просто посидим, поговорим? — Ирина Васильевна поспешно вытащила из-под столика деревянную табуретку, сколоченную на совесть лет этак пятьдесят назад, и любовно вытерла ее фартучком. — Вы присаживайтесь, я сейчас, только впущу своих собачек. Пусть погреются.

Притащились собаченции с обледенелыми лапами, улеглись голова к голове на свою подстилку и сразу же заснули, бедолаги. Запахло псиной. Неугомонная хозяйка все-таки зажгла горелку под ведерным чайником, хотя о чае с тортиком, кажется, и помыслить было страшно. Неприлично объевшуюся гостью уже и без тортика так клонило в сон, что она с трудом подавляла в себе желание переместиться с табуретки на краешек собачьей подстилки, и, чтобы ненароком не составить компанию Капралу и Мусе, стала развлекать себя разглядыванием реликтовых предметов и разнообразными фантазиями на тему, кто мог их смастерить или кто ими пользовался… Ого-го! Классный экземпляр! На самодельной, выпиленной лобзиком фанерной полочке с выжженными детской рукой кривыми ягодками и грибками красовалась старинная ручная кофемолка. Не иначе как раз на такой, обливаясь горючими слезами, мололи «дьявольские зерна» русские боярыни, когда Петр Первый насильно приучал их к европейским порядкам…

— Вы тоже считаете, что все это надо выбросить на помойку? — Хранительница древностей нахохлилась и, кажется, собралась обидеться.

— Нет, что вы! Наоборот. Я сама обожаю старые вещи и тоже очень трудно расстаюсь с ними. Потому что это — память. У меня дома есть старая-престарая, надколотая кружка. Эту кружку, полную каких-то необыкновенно вкусных, кисленьких конфет, подарил мне дедушка. Я болела корью, очень тяжело, с температурой сорок, очнулась, смотрю: дедушка приехал.