Пиковая Дама – Червонный Валет

– Ну, не скажите, – веско возразил Марков. – Я вырос до полковничьих эполет на сем поприще и убежденно скажу: кличка или «погоняло» злодея… это тавро на всю жизнь, его не сотрешь, не вытравишь. Вы удивляете меня, коллега…

– Бог с ним… Согласен, – пойманный на промахе, сконфуженно потер подбородок Николай Матвеевич. – Собственно, я и не это имел в виду.

– Что же? – Полковник со вниманием склонил крепко облысевшую голову.

– Вы столь категоричны: это дело рук Ферта и его, как вы имели удовольствие выразиться, «голорукой» дивы…

– Гололягой, – усмехнулся Марков. – Ну-ну, продолжайте…

– Но почему именно Ферт? И какая, pardon, тут связь с корнеевской певичкой? Нет, вы поймите меня правильно… Ваша убежденность для меня, ей-ей, является славным ликером: и жжет, и крепит, и душа поет, но…

– Но в том-то и дело, господин Голядкин, эта парочка давно в поле моего внимания. Они теперь на моем участке боя, так сказать… В Астрахани – в родных палестинах… и я этих хитронырых лисиц не выпущу из своего курятника, будьте покойны. Скажу больше: Ферт уже стреляный патрон. Ему никудашеньки не деться. Это для меня дело принципа, ежели угодно-с. Да и здешние «иваны», доложу я вам, ой как зуб на него точат… Было тут дельце… давнее, правда, связанное не то с кражей, не то с перепродажей изумрудного колье, принадлежавшего графу Воронцову… Ну так для уголовного мира срок давности в сем вопросе – кимвал бряцающий. Много их тогда из-за сего погорело. Вот и точат они на него свои волчьи клыки. Кстати, от их стаи и прилетел гонец с вестью: так, мол, и так, «откинулся» с каторги Фертушка… видели его в городе… говорят, гоголем ехал в коляске. Прямо этакий князь Серебряный… будто и не было тех восьми лет на цепи в остроге. Так-то, дорогой Николай Матвеевич… А вы – «чем могу служить», «откуда знаете?». Наслышан я и о вас, и о вашей Неволиной. Она ведь, как понимаете, родом отсюда, с Нижней Волги. Эта астраханская муха к вам в Саратов «на котлеты» много позже прижужжала. И тоже, как догадываетесь, не из-за дури, простите, с родного дерьма слетела. Были дела темные: и шулерство, и подлоги, и липовые паспорта…

– Смотрите, Юрий Владимирович. – Голядкин с сомнением покачал головой. – Вам, похоже, из своего кабинета виднее.

– Вы сомневаетесь?

– Я не в вас сомневаюсь, а в ваших методах… Ужели вы больше доверяете жуликам, сударь, чем своим филёрам?

– Вас, уважаемый, сие размышление наводит на какую-то мысль? – Полковник вновь расколол щипцами орех.

– Наводит. Только это размышление не в вашу пользу. А ежели этот самый осведомитель из воровской стаи с прицелом вас по ложному следу пустил… и мы из-за вашей оплошности дело провалим? Неужели вы полагаете, что глупости могут совершать только женщины?

– Ну, знаете, Николай Матвеевич, вы рассуждайте, но знайте меру словам. Как говорится: «Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе». Я не меньше вашего дорожу честью и также не могу органически преодолеть ненависть к жулью, но одно заявляю со всей ответственностью: закон в моем лице с преступностью не договаривается. Мы враги с их миром – врагами и помрем. Но при этом скажу и другое: друзей следует держать рядом с собой, врагов – еще ближе. Право, не ведаю, можно ли победить преступность, искоренить ее при наших законах, но то, что ее возможно купить, как продажную девку, – это железно. Вот этим, друг мой, я и занимаюсь. И поверьте, Николай Матвеевич, редкий срыв в сем занятье имею.

– Дай бог, дай бог… время покажет, – допивая чай, устало кивнул головой Голядкин.

– И покажет! – Марков рассерженно чиркнул спичкой, запалил папиросу и процедил сквозь зубы: – Ферт стреляный пес, и подружка его не хромая овца. Для их поимки, я полагаю, все средства хороши – был бы результат. У этой золотой роты и философия своя выковалась: жить мы, видите ли, им мешаем. Дескать, они с «нашей земли» и пятака медного не подняли, а мы их душим клещами закона. Тоже жить хотят на широкую ногу.

– Все жить хотят, полковник. – Николай Матвеевич зачерпнул чайной ложечкой из фарфоровой розетки варенья. – Но не все заслуживают. Ведь те, кто совершил это гнусное убийство на «Самсоне»… убили не просто известного на всю Волгу человека… Нет, Юрий Владимирович, в том-то и беда. Они убили мецената, подвижника, русского с большой буквы человека и сделали сим черным действом в культуре Саратова непоправимую брешь.

– Покойный был еще и меценатом?

– Еще каким! Театр был его детищем.

– Позвольте, но как прикажете понимать: старовер и театр? Нонсенс. Сия порода не переносит подмостков, как черт ладана. Они и кружку-то свою в чужие руки не дадут.