Пиковая Дама – Червонный Валет

Вместо жандармского корпуса Голядкин был переведен из полка в полицейское управление, где и служил по сей день. Между тем перевестись в корпус жандармерии было хлопотным делом. «Для поступления в корпус от офицеров требовались прежде всего следующие условия: потомственное дворянство; окончание военного или юнкерского училища по первому разряду; не быть католиком либо протестантом; не иметь долгов и пробыть в строю не менее шести лет. Удовлетворявший этим требованиям обязан был выдержать предварительные испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский список, затем, когда подойдет очередь, прослушать четырехмесячные курсы в Петербурге и выдержать выпускной экзамен. Офицер, сумевший преодолеть второй экзамен, переводился Высочайшим приказом в корпус жандармов»[125].

Помимо формальных условий, для поступления в жандармерию необходима была еще и протекция. Отбор офицеров из всех родов оружия был настолько строг, а желавших столь много, что без протекции попасть на жандармские курсы было практически невозможно.

Все это прекрасно знал Николай Матвеевич, и вот теперь перед ним сидел именно такой человек, с которым волею случая его свела судьба. Голядкин с внутренней завистью посмотрел на синий мундир с белыми аксельбантами, серебряными эполетами, что был наброшен на спинку стула, и крепко пожалел, что некогда отступил, поддался слабости, уговорам невесты и так и не смог осуществить свою давнюю мечту. «А ведь в этом исподнем белом белье, после бани, у самовара мы такие похожие, одинаковые, а в костюме Адама и того обыденнее. Когда-то Гейне говорил: “Мир раскололся, и трещина проходит через сердце поэта”. Нынче врачи называют это проще – разрыв сердца. – Голядкин не без горечи усмехнулся. – Что верно, то верно… Не кичись тем, что стихи твои на устах прекрасных дам. Губная помада тоже не сходит с их уст. Прошедшего не вернуть, стоит, брат, жить сегодняшним».

Глава 5

– Что, Николай Матвеевич, загрустили? – сломал молчание Марков. – Впрочем, понимаю, печальная тема. Хотите, как на духу, что жжет мое сердце и камнем лежит на душе? Извольте. Ваша прямая обязанность – ловить уголовников, согласны? Моя – очищать здоровое общество от всякой там разной политической заразы. А я чем, pardon, занимаюсь? Ловлю, как и вы, уголовников. Этим ли должен заниматься обер-полицмейстер жандармерии? Отнюдь! Но так ведь по рукам бьют и, как лошадь, кнутом направляют! И того не ведают, что беда у порога стоит! Вы, надеюсь, слышали о кружковщине, о социалистах, об их учениях, м-м? Отчасти? А я до самого дна… Гнилая, опасная поросль поднимает голову на смену почившим в бозе тайным обществам и петрашевцам. Польша, Малороссия, Крым, где только нет этого яда? Теперь и у нас на Волге – пожалуйте.

– Голубчик, Юрий Владимирович… ей-богу, все так блестяще начиналось… Быть может, обойдемся без «политесов»?

– Без «политесов»? Нет уж, увольте. Накипело. Вот где сидит, до чертиков! – Полковник чиркнул указательным пальцем по горлу и, передернув негодующе тяжелыми плечами, с укоризной сказал: – Я только одного не могу понять, Николай Матвеевич, возможно, вы просветите старого дурака… Ну ладно, государь наш – фигура, занятая внешней политикой, себе не принадлежит, век его по минутам расписан. Но куда, простите, его золотое окружение смотрит? Ведь ужас берет! Вот и получается, друг мой: у такого огромного тела, как наша империя, такая крошечная голова, а мозгов там вообще с горошину. Еще эти новомодные ветры: демократия, свобода, гласность… Какая, к чертовой матери, России нужна демократия? Свобода и гласность? Вы что-нибудь понимаете в этом? Я – нет! Верно сказано: «Наши либералы все время чего-то хотят, а чего, не знают… Не то мифических реформ, не то севрюги с хреном». Да помилуйте, еще Сократ завещал нам, потомкам: «Познай самого себя». Так нет – все шеей вертим, туда, в никуда – на запад, в европы. Тьфу, чтоб им в огне гореть! Вот и выкрутим себе головы, помяните! Какие-то немцы-колбасники могут у себя навести порядок, а мы, русские, – нет. Не стыдно ли? Не упрек ли это нам? А туда же… всё в лорды лезем с рылом свиным, прости меня, Господи. Так вы прежде, господа хорошие, людей спросите: надо ли им это беспокойство? К своим родимым пятнам приглядитесь, к породе! У нас ведь и народ с вывертом: его ограбили, ему бы в участок бежать, а он в церковь идет свечку ставить… На войну с песнями собирается, на свадьбу со слезами… Пойди разберись!.. Ай, да что там… Мы с вами весь век проели на этом деле зубы и ничего поделать не можем. И что примечательно у нас в России: чем честнее, чем благороднее человек, чем рьянее он служит Отечеству, тем скромнее и будничнее его хоронят. А в нашей работе мы подчас платим жизнью за жизнь. Что тут попишешь? Видно, так человек устроен: судьба его висит на нитке, а он думает о прибытке. Ты только не обмирай душой, Николай Матвеевич. Вижу, вон какой деревянный сделался. Я наших не сдаю, брат, потому до сих пор здесь… в Астрахани. Видать, здесь и сгнию, кому я в столице нужен?..