Пёсья матерь

Вынуждена тебя разочаровать, он был нарисованный − часть декораций, статуя. А рядом с ним на ветру развевались фуфайки и какие-то наряды, вроде бы средневековые, из «Травиаты» и все в таком духе. Но прежде чем я поняла, что к чему, они уже были на пути к горным деревням. Как только драндулет скрылся из виду, мы вернулись к своему занятию. Мы все продрогли. Солнца не было, но мы вообще постоянно мерзли от недоедания. Однако наш игровой запал никакому холоду было не под силу одолеть. Но все же в тот раз наши игры где-то около полудня прервали домашние животные из города.

Около реки сновали две кошки: вдруг им что перепадет и подвернется какая-нибудь лягушка. А иногда они замирали, глядя в небо: глупые, они ждали, что какая-нибудь птица потеряет сознание и упадет им прямо в когти, бестолковые они все-таки животные.

В домах от кошек больше не было никакой пользы, откуда в голодающих домах взяться мышам? И погладить себя они тоже не давали, затаили на нас обиду, что мы их не кормим. У тетушки Канелло была кошка, но она вечно говорила ей: что мне тебе дать, чернавка? Почему бы тебе тоже не пойти в горы за едой?

Однажды мы увидели в своем доме мышь. Скорее всего, она заблудилась или забежала в нашу открытую дверь по ошибке. Но моей матери это даже чуть ли не польстило, и она несказанно гордилась этим происшествием. Мыши заходили только в дома богачей. Но до войны и у нас в доме тоже водились. Вот только тогда для моей матери это было почти оскорблением, ведь она была женщиной очень чистоплотной. У нас всегда были мышеловки, а в них кусочек хлебушка, поджаренный в масле. После поражения на албанском фронте, хлеба в мышеловке больше не было.

И у нас в доме была кошка, но не наша. Приблудная. Она приходила, когда мой отец приносил желудки и промывал их во дворе. Чья она была, я так и не выяснила, а мой отец говорил, кошка-то у нас коллективная. На улице у двери для нее стояла тарелочка и блюдце с водой. После того как мы потеряли свободу, ее тарелочка пустовала. Однако воду мы исправно меняли, чтобы кошка, по крайней мере, не умерла от жажды. Но она все равно никак не уходила от нас. Забиралась на сарай во дворе и смотрела на свою пустую тарелочку, а затем, глупенькая, спускалась проверить, может быть, ей показалось. Теперь ее тарелочка исчезла, от земли и дождя на ней стала появляться накипь. Помню, в последний раз кошка забралась на сарай, увидела тарелку, а затем развернулась и посмотрела на нас, как будто с осуждением. Как в нашем Кафедральном соборе на иконе (той, где снизу было подписано «Изгнание из Рая») архангел смотрит на Еву. Посмотрела на нас, и дала деру, тут ее и след простыл. Она от нас отреклась.

Искать ее я не стала. Во-первых, она была не наша; во-вторых, что бы я ей сказала: возвращайся домой кушать? Мне как будто было перед ней стыдно. Она ушла с точно таким же видом, как наш старший брат, тогда из-за синьора Альфио. Прежде я солгала, что мой старший брат Сотирис назвал мать шлюхой. Когда он увидел, как из нашего дома выходит синьор Альфио, увидел таз с грязной водой у матери под кроватью и еду на столе, он не выругался. Он сидел и ел вместе с нами и затем сказал: пойду пройдусь. И хотя уже давно наступил комендантский час, мы не стали вставать у него на пути. И он ушел. Навсегда. Сейчас ему уже за семьдесят.

Так ушла и наша коллективная кошка. Я не видела ее даже у моста, где кошки охотились на лягушек.

В тот день у моста, когда скрылся из виду драндулет с труппой Тиритомба, все ребята услышали, как из города доносится какой-то едва различимый рев, точно какой-то вой глухонемого. Мы остановили игру, смотрим: дорога пуста. А рев все ближе. Очень слабый, словно во сне. И тут мы увидели домашних животных.

Их было очень много. Они шли по главной дороге, словно безмолвная демонстрация, собаки и кошки вместе. Шли, точно с какой-то определенной целью. На нас даже не глядели. Домашние животные Бастиона покидали город. Они прошли мимо нас и направились по дороге, ведущей в деревни и к лагерю партизан. Глаза – как у матери, спасающей дитя. И никто и ничто не могло остановить это шествие. Животные бежали в деревни в поисках пропитания. Там были и щенки. Они то и дело отставали и немного глазели по сторонам, но все равно шли за своими родителями. Те две кошки, что охотились на лягушек, тоже присоединились к этой процессии, пристроившись рядом с двумя собаками. Ни одно животное больше не вернулось.

Мы с Фанисом перестали играть и бросились домой с тем уловом, что успели собрать. Рассказали обо всем матери, та содрогнулась от ужаса. Мне страшно, что животные оставляют наш город, ведь они чувствуют приближение опасности, объяснила она. И добавила: нас ждут ужасные несчастья, – и тут я испугалась. Я не знала, что значит это слово, и от этого испугалась еще больше.